Оставшись одна, Агна оглядела простую, но не малую клеть, куда вчера привели её переночевать, а то, что к чернавкам подселили, её нисколько не удивило – с княжичей станется. Да и не знают они, кто она и чьего рода, потому сердиться на них не следовало, но не получалось, ведь как не плети нить, а привезли её сюда силой. Да если и узнают, нрава скверного всё равно не спрячешь. Им хоть чернавка, хоть княжна – всё одно, если в крови жестокость холодная – она никуда не денется.
Остатки страшного сна сползли с Агны, покалывало только кончики пальцев да ступни, и сердце ещё билось неспокойно, и пот этот липкий на шее и вдоль спины проступил – душно. Во рту сухо, а вода вся на полу осталась. Сон растолковать несложно было, ведь увязла она на беду тут – и не гадай, всё и так ясно. И чего ждать от неприятелей? Не знала княжна, а потому готовой нужно быть ко всему. И всё же вразумить не могла она – зачем потащили с собой? Издёвки ради? Ведь всё одно не скажет ничего, и не смогут выпытать из неё ни слова – это она с самого начала дала понять, а то, что Вротислав охоч руки свои пускать – управу Агна на него найдёт.
Вспомнила княжна – вчера отрок прибегал, оповестил, что братья толковать с ней утром станут – повернулась, рукой скользнула под подушку, нащупав прохладу стали, сомкнув пальцы, нож вытащила, к груди приложила, согревая отцов подарок у сердца – пусть только попробует приблизиться! Не зря Воймирко малость обороняться учил от зверя лесного – княжичи от тех не шибко отличались. Посидев ещё немного, Агна откинула тяжёлое меховое покрывало, поднялась торопливо, надев мягкую обувь – пол холодный в это время. Прошла к столу, взяв лучин, подожгла от углей в очаге, расставила в клети, стало ещё спокойнее.
Тихонько собрала осколки и на стол их положила, к окну прошла, отодвигая волок – свежесть утренняя пахнула в лицо запахом осени глубокой и холодной, на небе бледном ещё стыло блестели бусинками звёзды, но скоро и они погаснут – утро занималось хоть и медленно, но неотвратимо, как и должно быть. Да не желала она такого скорого утра, и видеться с осхарскими княжичами. Впору хоть побег учиняй. Агна даже разозлилась на себя за собственное малодушие, да только как не тревожиться, ведь от отрока узнала, что князя Найтара в городище не было, и вернётся неизвестно когда. Закрыв окошко, Агна вернулась к постели, заправила её хорошенько, нашла наряд в мешке своём с добром скромным. Выбрала платье попроще, что имелось у неё, из мягкого льна – под низ, и ещё одно – тёплое из сукна не крашенного, и пока одевалась да волосы в косу тугую заплетала, послышались голоса за дверью – просыпалась челядь. Недовольное ворчание и смешки обрывистые, шёпоты – наверное, о ней толковали, о чужеземке, что княжичи с собой приволокли. Как бы Агне это не нравилась, а поделать ничего не могла, пока она здесь пленница, и никто не поверит ей, посмеются только. Только князя ждать – уж он-то её речи поймёт. Должен.
Как в клети совсем светло стало, Агна погасила лучины. Не знала, чем себя и занять. К окну подходила, выглядывала, да только, кроме клочка неба да высокой городни из толстых вязовых колод, ничего и не видела. Тогда неутешно на лавку опускалась, кладя ладонь на рукоять, что спрятана были в складках платья, на дверь запертую смотрела, слушая зыбкую тишину – чернавки уж все разошлись, поутренничав, по делам своим, к ней не заходили, и Агна поняла, что неспроста – видать, приказали. Как ещё замок на дверь не повесили. Да куда оно побежит? Тут в самом тереме заблудишься, один детинец чего стоит, огромный со стенами дубовыми в два ряда, башнями высокими – не так просто пройти мимо стражников. Родной Збрутич – не маленькое княжество, а против Роудука и не поставишь. Стены массивные так и давили, хоть отстроен, видно, не так уж давно – по срубкам, ещё не иссушенным солнцем, не почерневшим от времени. Неприветливые были стены, а может, отвыкла она от хором высоких сумрачных – всё на воле да на земле. Когда за дверью шаги торопливые гулкие послышались, княжна так и вспорхнула с лавки, вытягиваясь тетивой, да напрасно – чернавка пришла. Из разговора вчерашнего помнила имя её – Катая. Та, что раздосадована шибко была её появлением.
– На, вот, – едва ли не бросила на стол яства, что принесла, плошки глиняные так и грохнули, – с тобой не хватало мне ещё возиться, – буркнула она, хмуря тонкие брови.
Едва Агна стерпела слова резкие – проучить бы за дерзость, да с чего с той взять – каковы хозяева таковы и слуги. А она тут даже не гостья.
– Забери всё и унеси.
Та только подбоченилась, сузив в гневе и без того раскосые глаза.
– Сама и уноси, – хмыкнула, – будет ещё тут нос воротить, не получишь ни крошки до самого вечера, раз не голодная, – развернулась и назад к двери пошла.