Холодная месть

– Рада слышать, – понимающе кивнула женщина.

– Вашему доктору Роскоммону надо сказать огромное спасибо.

– Да, он отличный спец, – вставил хозяин. – Повезло нам с ним.

– Он кажется великолепным врачом.

– В Лондоне учился, и всякое такое, – подтвердил Макфлекно.

– Честно говоря, мне удивительно, что его здесь держит? Кажется, тут и работы ему нет.

– Он единственный на двадцать миль в округе, кто может лечить, – сообщила Протеро. – По крайней мере, с прошлой весны, когда старый Грастнер помер.

– Значит, доктор сильно занят? – спросил Эстерхази как бы между прочим, потягивая «Гиннес».

– Ну да, – ответил бармен. – Всегда к нему посетители. Он их в любое время принимает.

– В любое время? Удивительно. Для провинции странно, правда?

– Отчего же? У нас, как и везде, разные случаи бывают, – ответил старый Макфлекно. Он кивком указал на докторскую приемную. – Иногда и за полночь свет в окнах. Работает.

– Да неужели? И когда такое в последний раз случилось?

Старик задумался.

– Хм, три недели тому. Или больше? Не помню точно. Однако оно не слишком часто случается. Я запомнил еще и потому, что он на машине выезжал, два раза. Поздно – уже за девять было.

– Должно быть, это бедняжка миссис Блур, – предположила Дженни Протеро. – Она в последние месяцы совсем плоха.

– Доктор ехал не в сторону Хифа, – возразил бармен. – На запад держал, я слышал.

– Но в той стороне одни болота, – удивилась женщина.

– Может, с гостем в охотничьем домике что случилось, – сказал Макфлекно.

Дженни отхлебнула горького:

– Ага, вот вы сказали, и я припомнила: как раз в то время белье в стирку от доктора оказалось все в кровавых пятнах. Из его кабинета, точно.

– Правда? Какое белье? – спросил Эстерхази, чье сердце лихорадочно заколотилось.

– Обычное. Простыни, наволочки.

– Ну, Дженни, тут ничего странного, – возразил старик. – У здешних фермеров постоянно беды: то побьются, то покалечатся.

– Да, но не в середине же ночи, – подумал вслух Эстерхази.

– Мистер Дрейпер, это вы про что? – озадаченно спросил бармен.

– Да так, пустяки, – поспешно ответил Эстерхази и залпом допил пиво.

– Еще одну?

– Нет, спасибо. Но позвольте мне угостить вас и миссис Протеро.

– С радостью, сэр, и большое спасибо!

Эстерхази кивнул, не глядя на старика. Взгляд доктора устремился через улицу, за круглое окно в двери, к выкрашенной в кремовый цвет приемной Роскоммона.

Глава 14

Мэлфорш, штат Миссисипи

Нед Беттертон остановился у пыльной витрины кафе «Идеал», зашел внутрь, вдохнул полной грудью аромат жареного лука и бекона и заказал чашку некрепкого сладкого кофе. Звания «кафе» место вряд ли заслуживало, но и Мэлфорш едва ли мог называться городом – бедней церковной крысы, грязный, разваливающийся и наполовину заброшенный. Молодые, кто мог блеснуть хоть каким-то талантом, стремились уехать поскорее в большие оживленные города. И оставляли неудачников дома. Четыре поколения неудачников – и вот он, нынешний Мэлфорш. Черт, ведь Нед вырос в таком городишке. И к несчастью, бежал оттуда не слишком резво. В результате бежит до сих пор, изо всех сил, но прибежать никуда так и не смог.

Впрочем, кофе тут не совсем дрянной, да и внутренность напоминает родное кафе. Крути не крути, а Неду нравились простодушные забегаловки такого пошиба, с крепкомясыми официантками, с дальнобойщиками, мощно налегающими ожирелыми животами на столы, с сочащимися жиром гамбургерами, с заказами, сообщаемыми криком во весь голос, с крепким горьким кофе.

Нед первым в семье окончил школу, не говоря уже про колледж. В детстве он был мелкий, тощий. Мать растила его одна. Отец сидел в тюрьме за грабеж заводика по разливу кока-колы. Карьерист-прокурор, безжалостный судья – в итоге двадцать лет. Отец умер от рака за решеткой. Беттертон знал, что отец умер от безнадежности и отчаяния. А смерть отца убила мать.

В результате Беттертон привык считать, что у власти всегда лживые и эгоистичные до мозга костей сукины дети. Потому и пошел в журналисты. Думал, что сможет бороться с такими без пистолета в руках. Одна беда: с дипломом заурядного колледжа по специальности «Медиа и коммуникации» он сумел устроиться лишь в «Эзервилльскую пчелу». Торчал в ней уже пять лет, тщетно стараясь перевестись в газету побольше. «Пчела» – по сути макулатура, предлог бесплатно и назойливо загрузить обывателя рекламными объявлениями. Выпуски «Пчелы» стопками лежали на бензоколонках и в супермаркетах, бери – не хочу. Владелец Зик Крэнстон, издатель и редактор в одном лице, смертельно боялся обидеть любого, кто с минимальной вероятностью мог бы дать рекламное объявление. Потому никаких расследований и обличений, никаких злободневных рассуждений о политике.

– Работа «Пчелы» – продавать место под рекламу, – говаривал Крэнстон, отлепив разжеванную зубочистку от нижней губы.

Отчего-то зубочистка всегда прилипала и болталась на его губах.

– Не пытайся раскопать новый «Уотергейт», – поучал Зик. – Только читателей распугаешь, и рекламодателей тоже.