Но дверь открыла измученная рано состарившаяся женщина, одетая в застиранный халат, розовенький такой, в цветочек. Почему-то сразу понятно было, что она именно мать Дыни, хотя по виду больше походила на бабушку. А ещё у неё были очень красные руки. Словно ошпаренные. Такое бывает, если передержать в маникюрной капсуле, помню, удивился ещё, как-то мало вязалась эта женщина и маникюр. Позже догадался, конечно, что такими руки становятся не только от спецраствора, но и от просто горячей мыльной воды. Ну то есть, если ими мыть посуду или даже стирать. Именно стирать, а не вынимать из машинки или там прополаскивать. Долго. Часто. В очень горячей воде и с самым дешёвым порошком, в котором полно вредного для кожи щёлока и, наверное, совсем нет антигистаминов и умягчителей.
Но это всё позже.
А тогда увидел измученную старуху с ошпаренными руками. И кучу детишек, что за неё цеплялись. Счастливых таких детишек. Улыбающихся. Вот это и подрубило больше всего.
Если бы они плакали — было бы как-то… правильнее, что ли. Но ведь нет же! Папаня их к тому времени попытался уснуть, пристроившись прямо на пороге, так они через него перешагивали. Ну или перелезали — те, что поменьше. Привычно так. Все такие же белобрысые и улыбчивые, как и Дыня. Только совсем мелкие. Мальчики, девочки… Старшему — лет семь-восемь, не больше. Вернее — старшей. У неё же косичка. Розовый бантик со стразиками. Сколько их было всего — даже и не понять, постоянно вертелись, что-то щебетали, хватали Дыню за руки, улыбались мне. Просто так улыбались, ничего не прося…
Удрал.
От этих вот улыбок, искренних таких, как раз и удрал.
Долго бродил по улицам, всё никак успокоиться не мог. Конечно, отбил эсэмэску домашним — гуляю, мол. А то с них станется во всероссийский розыск подать за десятиминутное опоздание.
Ходил по скверу. Пинал кроссовками подмороженные листья. Они хрустели под кроссовками — противно так, как карамельки. Терпеть не могу карамелек, они так же хрустят на зубах, словно жуёшь канцелярский клей, засохший и подслащённый. Сидел на лавочке, пока не перестало трясти. Хорошо, моей стерве хватило ума не лезть с комментариями — а то бы не удержался.
Меня не пугают придуманные киношные ужасы. Насколько помню — вообще никогда не пугали, с раннего детства. Потому что нестрашные они. Игрушечные.
Жизнь страшнее.
Привычный повседневный ужас. Вот он. Крупным планом.
Причём ведь — рядом совсем. Руку протяни…
Почему же не замечает никто?
Друзья, родственники, соседи, та же пресловутая ювенальная служба, наконец!
В упор не видят.
Ведь ужас не перестаёт быть ужасом лишь оттого, что привычен и повседневен…
Дома долго стоял под обжигающим душем. Никак не мог согреться, всё колотило. Холод шёл изнутри, его не удавалось прогнать ни горячим чаем, ни струёй воды, доведённой чуть ли не до кипения. Как ни ошпаривай кожу, он оставался внутри.
Смотрел на руки. Они покраснели, но не настолько. Чтобы они выглядели так, как у той тётки, нужно держать их в мыльной горячей воде подолгу многие дни подряд.
Вспоминал сумрачный и много чего обещающий Дынин взгляд — там, на улице, в подъезде было не до взглядов. Ну да. Понятное дело. Тоже, наверное, не простил бы, если бы ко мне вот так же вломились непрошенно.
Нажил себе нового врага, это понятно.
Если в школе никто не знает про выходки Дыниного батяни (интересно, кстати — а почему не знают? куда смотрит тот же педсовет?!), значит, и моя осведомлённость в этом вопросе вряд ли понравится заинтересованным сторонам. Ну, а дальнейшее понятно, по давно и успешно отработанной схеме превентивного запугивания.
Пинки. Словесные угрозы. Намекающие нависания. Мордой об стенку, ботинком по жопе и всё такое прочее.
Он ведь не поверит, что и так никому ничего не скажу.
И уж тем более не буду с ним драться, как бы моя стерва ни настаивала. Перетопчется. После сегодняшнего ведь даже обидеться на него всерьёз не смогу. Какая уж драка.
Так что придётся перетерпеть. Ничего, не впервой. Хотя…
Противно.
Но тоже не страшно.
Страшно — это когда детишки перешагивают через вдупель пьяного папеньку — и продолжают улыбаться.
====== 94-е сутки. Отчет арендатора ======
Я никогда не была особо общительным ребёнком, но отлично помню по школе — хороших девчонок вокруг всегда было куда больше, чем хороших парней. Отличных, добрых, красивых девочек, с которыми можно дружить, в которых можно влюбиться. Стервы попадались куда реже, одна на класс, да и то не на каждый, а остальные все как на подбор, добрые, ласковые, нежные, симпатичные, умненькие и с тонкой душевной организацией… Так куда же они все сейчас-то подевались?!
Не сдаюсь.