Холодная сварка, или Ближе, чем секс (СИ)

И не скажешь ведь, что типа у меня всё в порядке и, хотя вы, конечно, придурки редкостные, я вас очень люблю, прекратите фигней страдать! Не скажешь, да. Во-первых, не поверят. А во вторых…

Трудно это.

Сам не понимаю, почему так трудно сказать такую простую вроде бы вещь? «Пап, да не парься ты! Все просто отлично, ты лучший отец на свете, правда-правда! И я тобою ужасно горжусь». И пусть он даже вид сделает, что не поверил там или недоволен, или даже буркнет что про телячьи нежности — ему ведь всё равно будет приятно. Если сказать. Только вот сказать почему-то ну просто совершенно невозможно. А сказать надо. И именно сегодня. Потому что я не знаю, что будет завтра. Вернее — знаю.

Жорик.

Терпеть не могу драться, драка — оружие слабых, последний аргумент в проигранном споре. Но Жорик не Дыня, с ним вряд ли получится просто поговорить. И бабулин компотик с ним тоже сработает вряд ли. Может быть, завтра я вообще не смогу говорить. И уж точно вряд ли с чистой совестью смогу утверждать, что у меня всё в полном порядке. Так что надо сегодня. Вот прямо сейчас. И так уже всю тренировку промялся, не в душевой же, в самом деле!

В шесть лет было проще. Сделал ему тогда кружку с корявой надписью «Лучшему папе в мире!», гордился, помню, ужасно. И плевать мне было, что она просто так, для красоты, и пить из неё невозможно — бумажная ведь была, кружка-то. Зато с ручкой. И с кособоким улыбающимся солнышком. И с ромашкой. Её вместо цифры восемь нарисовал, мы такие кружки мамам делали, всем детским садом, на восьмое марта. Оттуда и цифра. Маме сделал — и про папу подумал. Почему маме есть кружка, а папе — нет? Додумался запараллелить. Один уже, сам. Показалось неправильным и даже обидным — почему мамин день в календаре есть, и подарки, и цветы, и поздравления — а папиного нету? Вот и решил самостоятельно исправить подобную несправедливость.

Про двадцать третье февраля позже сообразил, в школе уже. А в саду то ли болел зимой часто и не попадал, то ли вообще не принято было его у нас отмечать именно как праздник пап, не помню. Или просто маленький был. Не обращал внимания.

Маленькому проще. Ребёнку простительно и всё такое. Всё простительно. Даже телячьи нежности.

А сейчас — ну вот как?

Ещё подумает, что подлизываюсь и чего-то выпросить хочу. Или что натворил чего, и теперь типа заранее задабриваю, пока им не сообщили. Окончательно уверится, что пытаюсь что-то скрыть, отвести глаза. Ну и что, что среди моих вещей они ничего не нашли, ну и что, что следов от уколов нет — наркоманы хитры. И склонны к перепадам настроения — от агрессивности до этих самых, телячьих. А ведь так и подумает, к бабке не ходить! Потому что нельзя про самого себя такое, не принято у нормальных людей. Только у манипуляторов и рекламщиков разных, мошенников там и прочих сволочей. Или больных. На голову. Вот они — да, вот они такое легко.

И стерва тоже хороша, нет бы помочь — отключилась вообще! Ну да, ну да, мы же к раздевалке подходим, неприлично и всё такое. Вот так всегда с нею! Когда не надо — вечно под локоть лезет, так и зудит над ухом, уже даже и сомневаться начинаю — а точно ли сам это вот только что подумал и решил, а не она ли подсказала и подтолкнула? А когда нужна, причём нужна до зарезу — так не дозовёшься! Ну вот чего ей стоило просто взять и сказать! Ей-то можно! Она же не про себя будет. А главное — ей бы отец точно поверил, она же взрослая, взрослые всегда друг другу больше верят. Так нет же, смылась! А мне теперь мучайся. В одиночку.

Хм…

Впрочем…

А кто сказал, что в одиночку?

И кто сказал, что обязательно — именно мне?..

Поднимаю брови и резко отвожу плечи назад — она всегда так делает, когда напряжена, давно заметил и откопипастил-засейвил на будущее, вдруг пригодится. Вот и пригодилось. Отвожу, значит, плечи и притормаживаю у самой двери в раздевалку, деликатно откашливаюсь и беру отца за локоть — аккуратненько так, почти манерно, двумя пальчиками. Чтобы сразу обозначить правильные нюансы и точки расставить куда положено. А нужная интонация в голосе сама собой прорезалась, на автомате, даже спецом и напрягаться-то не пришлось: