Холодная сварка, или Ближе, чем секс (СИ)

Вообще-то обычно я на неё не кричу. Да и ни на кого другого тоже. Никогда. Не кричала, в смысле. Раньше. Глупое и никчёмное это занятие, ведь криком никогда ничего никому невозможно доказать, крик априори свидетельствует о том, что никаких иных доказательств собственной правоты у тебя просто нет. Разговор на повышенных тонах изначально неконструктивен, он никогда не приводит к договоренности и компромиссу, он система с обратной связью: каждый старается перекричать оппонента и прибавляет громкости, вызывая тем самым аналогичную ответную реакцию. Когда один начинает кричать — остальные тоже переходят на крик, а когда кричат все — никто ничего не слышит. Просто не может услышать — ничего. Кроме собственного крика.

Крик — оружие слабого, последняя возможность уже проигравшего оповестить мир о своём существовании — хотя бы вот так, горестным воплем в пустоту, раз уж иначе не получилось. Чуточку подпортить победителю удовольствие — хотя бы за счёт терзаемых громкими звуками барабанных перепонок. Безнадёжная попытка напугать. К тому же в животном мире крик в высокой тональности — сигнал о капитуляции, сдающаяся на милость победившего соперника собака всегда верещит, громко и мерзко, тоже ведь кричит по-своему.

Крик — верный признак того, что ты уже сдался, хотя сам, возможно, пока ещё этого и не понимаешь. А я никогда не сдавалась, не в моём характере. Так чего же я буду кричать? Глупо. Тем более что доча и поводов-то особых никогда не давала. Даже когда мелкая была. А уж взрослые люди всегда и обо всём могут договориться и без использования повышенных тонов, в этом я уверена. Ну, почти всегда и почти обо всём. Но если уж по какой причине спокойно прийти к компромиссу не получилось — крик тут тем более не поможет, слабость нигде и никогда не может помочь, а крик — он всегда от слабости. Сильные не кричат. А я всегда считала себя сильной. Ну, во всяком случае — достаточно сильной, чтобы не хвататься за оружие слабых даже тогда, когда ситуация кажется безвыходной.

Похоже, я заблуждалась.

А самое забавное, что я даже не помню, чем же она меня так выбесила и выбила из колеи. Совсем не помню. Как отрезало. Застряла лишь занозой в памяти собственная предельная растерянность, практически полная беспомощность — очень непривычное ощущение, и не сказать что приятное.

Вроде поначалу разговор шел как всегда — я пыталась узнать о важном: зачёты, сессия, проблемы на новой работе… она недавно перешла в новый филиал и как-то обмолвилась, что там с коллегами не всё гладко, но стоило мне попытаться разузнать подробности — замкнулась и сразу же перевела разговор в шуточки и подначки. Вот и в этот раз точно так же всё и было, о серьёзном из неё же ни слова не вытянуть! Со школы ещё, даже о всех перипетиях её первой школьной любви я узнавала лишь от соседки, чья дочка училась с моей в параллель.

Вот и в этот раз всё так же было: вместо того, чтобы нормально ответить, как один взрослый человек другому взрослому человеку, перевела разговор на пустяки и начала нести полную чушь о дурной наследственности и скверном воспитании. Вроде бы и шуточки, и не всерьёз — но с этакой кривой усмешечкой, вроде как провоцируя — ну поспорь, поспорь, но мы-то с тобою знаем… Что же она такого конкретно сказала-то? Кажется, что-то о пользе рекламы противозачаточных средств. В том смысле, что вот смотрела бы ты, мамуля, эти ролики — и не имела бы нынче никаких проблем и забот…

Ерунда, согласна.

А вот ведь взбесило так, что аж в глазах потемнело. Сорвалась.

Стыдно, да.

Какое у неё лицо сделалось после этого моего окрика… мне не то что стыдно — страшно стало. Она отшатнулась сначала, а потом вдруг хмыкнула почти беззлобно и улыбнулась. Открыто так — я никогда не видела, чтобы она вот так улыбалась.

— А, это ты! — Голос её был… ну да, дружеским и чуть ли не сочувственным. — А я-то чуть было не удивилась. Но куда там! Моя опять свалила, да? Типичненько. Коронный способ решения любой проблемы — свалить от неё как можно дальше и как можно быстрее. Или сделать вид, что никакой проблемы вовсе нет. И как ты её только терпишь?!

Она приняла меня за Вовика.

И тут я совершила нечто настолько странное, что до сих пор нахожусь от содеянного в состоянии некоторой оторопи и так и не могу до конца даже самой себе объяснить побудительные мотивации. Взрослый разумный человек, профессиональный психолог, мать, в конце-то концов! А повела себя как ребёнок ясельного возраста, спрятавший лицо под панамкой и уверенный, что теперь его никто не видит.

Вместо того, чтобы объяснить доче её ошибку и таки попытаться поговорить с ней как взрослый со взрослым, я сама опустилась до её уровня. Нет, даже хуже — я опустилась куда ниже, радостно присвоив брошенную мне по ошибке маску. Отказалась принимать на себя ответственность. Спряталась. Струсила, по большому счёту.

Я не стала ничего объяснять.