Холодная сварка, или Ближе, чем секс

Последнего мужа тогда ещё и в проекте не намечалось, я с ним куда позже познакомилась, доче как раз двенадцать стукнуло. Долго ухаживал, красиво. И начал правильно – сначала дочке понравился, а потом они уже с двух сторон и за меня принялись. Подозреваю, что дочка послужила для него дополнительным аргументом за – раз, мол, сумела один раз родить, да такую умницу-красавицу, сможет и второй, обеспечит наследником или наследницей. Вслух такого он, конечно же, не говорил, я позже сама догадалась. В сущности, тут мы оказались квиты, я ведь ему тоже далеко не всё говорила, да что там, даже на головную боль старалась ссылаться не слишком часто и имитировала всё, что полагается, и так, как полагается. Для этого не надо быть психологом, достаточно просто женщиной, любая женщина отлично понимает, что можно, а чего нельзя говорить своему мужчине – если, конечно, хочет она, чтобы мужчина этот и дальше был ее, хотя бы частично. Я хотела. И потому молчала как замороженная рыба на допросе у партизана. Но о нежелании иметь детей и отсутствии материнского инстинкта сказать всё-таки пришлось, иначе он бы меня совсем замучил всеми этими интимными термометрами, высчитыванием овуляционных дней и наиболее благоприятными для зачатия позами. Пришлось объяснить, что благодаря неким маленьким таблеточкам сколько бы после акта я ни лежала, задравши ноги к потолку, это никоим образом не произведет во мне столь желательного ему эффекта.

И что это – серьёзно.

Но какой нормальный мужчина поверит? Вот и он не поверил. Посчитал бабскими капризами, которые можно и перетерпеть какое-то время ради высокой цели. Долго терпел, почти семь лет, мне уже даже казаться начало, что совсем притерпелся и теперь у нас всё будет хорошо. Но тут мой долготерпеливый как раз решил, что капризы что-то подзатянулись, а время идет, он не молодеет, и ниточку генофонда с каждым упущенным годом протянуть в будущее становится всё сложнее. Во всяком случае, с каждым прибавившимся сантиметром на лысине или килограммом на талии делается всё труднее найти ту, которая согласится тянуть эту ниточку вместе с ним. И вот тогда он сорвался во все тяжкие, словно спешил наверстать упущенные за все прошлые годы возможности, казанова хренов.

Страдала? Наверное, страдала, хотя сейчас уже и трудно сказать наверняка. Но не от того, что мне предпочли других, помоложе и покрасивше (видала я одну из его новых пассий, что помоложе – соглашусь, а вот насчет всего остального… даже как-то бальзам на душу, даже приятно, хотя вообще-то подобной склонности к мелкому злорадству я за собою ранее как-то не замечала). Страдала скорее от того, что это случилось как раз тогда, когда я наконец-то поверила и сама решила окончательно вернуться к семейному очагу, обстоятельно объяснив шефу, что очень ценю все проведённые с ним пятиминутки на столе, на диване и на заднем сиденье его аэроволги, но пора бы уже и честь знать. Я ведь тогда почти честная была, ну так, разве что по мелочи иногда, разово, не в пустыне работаю, и не в школе, где из мужиков учитель пения да физрук, один вечно молодой, другой вечно пьяный. Наоборот, у нас даже в аналитическом отделе мужчин чуть ли не на треть больше, а уж среди оперативников традиционное один к семи никто не отменял, там на каждую белоснежку по семь гномов в камуфляже. То есть не гномов, конечно же, богатырей, если учитывать традиции национальной специфики. Все красавцы, все истинные мачо и круче варёных яиц, все тестостероном так и пышут. При таком раскладе любая царевной расцветёт, донельзя привлекательной и чертовски сексуальной. Как тут себя не побаловать – так, по мелочи, ничего серьёзного.

Я всегда очень четко разделяла семью и службу, никогда не брала работу на дом, и мелкие рабочие развлечения тоже оставляла исключительно для внутрислужебного пользования, не вынося за порог. Мой же благоневерный подобной щепетильностью не заморачивался, и очень часто, придя с работы, я обнаруживала чужое кружевное бельё в нашей стиралке, следы губной помады не моего оттенка на наволочке или же повисшие на люстре колготки. Помню, эти кроваво-красные драные колготки в ажурную розочку меня особенно зацепили.

Сейчас, по прошествии времени, я не могу исключить, что все эти эскапады свидетельствовали вовсе не о запредельной наглости и совершеннейшем раздолбайстве моего теперь уже окончательно бывшего, а в те дни вполне ещё настоящего. Возможно, с его стороны это был жест отчаянья. Попытка вызвать интерес – хотя бы через ревность. Может быть, он тоже не хотел рушить наш брак, пусть и не самый лучший, но привычный, может быть, он просто стремился меня спровоцировать на скандал, вызвать приступ ярости, даже драку с бурной истерикой и не менее бурным примирением в постели… Тем более что с его первой они частенько такое практиковали, помнится, на заре наших отношений он сам рассказывал чуть ли не с ностальгической грустинкой в голосе.