Холодная весна. Годы изгнаний: 1907–1921

После войны вместе с несколькими тысячами русских самого разного происхождения В. Л. «попался на удочку» сталинской «амнистии» — предоставления эмигрантам советского паспорта как первого шага к возвращению в Россию. Это, безусловно, трудно понять русскому читателю: как могли умные, трезвые люди, располагающие всеми сведениями о страшных 1930-х годах, поверить, что все настолько изменилось и что они едут в Рай? Тут сочетались несколько элементов: победа над Гитлером («совместная победа» для участников французского Сопротивления, в котором состоял В. Л.), но и мучительное стремление — домой, в свою страну, в мир русского языка… Все это на фоне мощнейшей советской и французско-коммунистической пропаганды. Между теми, кто сделал этот выбор, и другими образовался болезненный раскол. О. В. и на этот раз притормозила возвращение в Россию. Дочь Ольга была с нею солидарна.

По иронии судьбы, благодаря советскому паспорту, В. Л. смог поступить на работу в ООН (в 1949 году) и с семьей уехал в Нью-Йорк. О. В., будучи супругой сотрудника международной организации, не имела права работать в Америке. Круг их друзей в условиях холодной войны был довольно узким, но многие бесстрашные американцы дружили с Андреевыми, несмотря на «маккартизм». О. В. вернулась к живописи, время от времени делала литературные переводы (Ремизов, Пастернак).

В 1957-м, впервые после десятилетий, Андреевы поехали в Советский Союз. После почти сорокалетней разлуки Вадим наконец встретился со своим родным братом Даниилом. Он имел возможность полностью оценить его талант, значение и величину как поэта. В. Л. возобновил связь с другом отца, Корнеем Чуковским, нежно полюбившим Ольгу Викторовну. Корней Иванович обещал «пробить» книгу Вадима «Детство». Это ему удалось, и повесть была издана в Москве в 1963 году.

Андреевы бывали у Б. Л. Пастернака, с которым Вадим встречался еще в «русском Берлине». Пастернак попросил их вывезти на Запад рукопись романа «Доктор Живаго» на случай, если передача через итальянский канал не сработает. За два месяца пребывания в России они познакомились и подружились со многими писателями и художниками. Ольге Викторовне удалось найти в Ленинграде родственников и друзей своего родного отца, Митрофана Федорова.

В 1959-м Андреевы переехали из Нью-Йорка в Женеву, где В. Л. продолжал работать в ООН до пенсии. Их жизнь была беззаботной: природа, горы, лыжи в спокойной Швейцарии. Возможность заниматься литературой и живописью, частое общение с детьми и внуками, поездки на юг Франции, в Париж, в Италию. Были и регулярные путешествия в Россию — каждые полтора-два года.

Эти поездки стали своего рода утешением для В. Л. за то, что он так и не реализовал свою мечту вернуться на Родину. Не хотелось расставаться с детьми и их семьями на Западе. В Женеве были хорошие условия как для жизни, так и для творческой работы. Зато каждый визит в Россию был чрезвычайно интересным. Их любили и буквально «носили на руках». Круг их друзей постоянно расширялся. Они тесно сблизились с неофициальным миром литературы и искусства, с инакомыслящими. У Н. Я. Мандельштам они познакомились с Солженицыным, по просьбе которого вывезли за границу его рукописи. В 1968 году сын Андреевых вывез на Запад микрофильм «Архипелаг ГУЛАГ».

После смерти мужа в 1975-м Ольга Викторовна Чернова-Андреева переехала к сестре Н. В. Резниковой в Париж. Она умерла в 1979 году и похоронена на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.

Александр Андреев,

сын О. В. Черновой-Андреевой

Ольга Чернова-Андреева Холодная весна

Часть I Москва, 1919–1920

1

Мы погибали в голодной и холодной Москве. Зима 1919–1920 го-да была очень снежной — в городе не убирали снега, и по сторонам улиц возвышались и росли огромные сугробы. Кучи золы и мусора, сброшенные на задворках, покрывались новым снегом, и все вокруг выглядело белым и нарядным. Затем грянули морозы, и Москва, застывшая в сверкании кристаллов и сталактитов, была величественна и прекрасна.

Трамваи не ходили, кроме линий А и Б, но лучше было и не пытаться в них влезть: они были переполнены, и целые грозди смельчаков висели на подножках, схватившись за поручни и друг за друга, и только чудом удерживались на быстром ходу. Но вскоре уличное сообщение совсем остановилось.

Люди ходили пешком, замотанные от холода во что попало, боясь поскользнуться на каждом шагу. У всех за плечами висели мешки, прозванные москвичами appendix dorsalis[5], а более счастливые тащили за собой детские салазки с каким-то добытым продовольствием или с ведрами — во многих домах из-за мороза лопнули трубы канализации, и надо было носить воду.