Холодная весна

— Иисус и преисподняя, Элеанор, ты бы лучше смотрела на меня. Уж если не можешь быть настоящей женщиной, то хотя бы притворилась.

— Господин?..

Раздражение вспыхнуло в груди несчастного мужа. Он резко отпрянул от Элеанор и, встав с постели, задул свечу.

— Пусть гром разразит мою душу, а меня самого живьем отправят в ад, но я не хочу и не буду смотреть, как ты, Элеанор, лежишь подо мной, словно какая-то святая мученица, — донеслось из темноты. — И ты не скинешь меня, нет. Мне, конечно, немного жаль, что тебе это не по душе, но сегодня ночью я возьму тебя. Ты будешь моей. Снимай свои тряпки!

— Как скажете, господин…

— Я Франсуа, меня зовут Франсуа!

— Как скажете, Франсуа.

Он стаскивал с себя то, что мешало их телам касаться друг друга, и слышал легкий шорох, доносящийся с постели. Элеанор повиновалась его приказанию.

Он навалился на нее. Ее кожа была холодная, как у лягушки, словно бы на дворе был не июнь, а Рождество. Ему не пришлось просить, чтобы она раздвинула ноги.

В полном молчании Франсуа навис над аристократкой всем своим мощным телом. Он не распечатал ее немедленно, а сдержал себя, и, крепко прижав свое мужское достоинство к ее холодной коже, неподвижно лежал минуту или две. Если бы он своим теплом хоть чуть-чуть согрел ее, это могло бы ему помочь в предстоящем деле. Он все еще немного надеялся, что она обовьет его шею руками, не дожидаясь, когда он попросит об этом. Но она его не обняла.

Он провел ладонью по ее грудям. Тугие кончики. Может, ей мешает то, что она замерзла? Он вздохнул и рукой проверил, как у нее между ног. Она лежала, как сухое бревно, совершенно безучастная. Он начал дотрагиваться до ее потаенных мест тем заветным способом, который приводил покойницу Джоан просто в исступление. Но на Элеанор ничто не действовало.

— Теперь держись за меня, Элеанор.

Ледяные пальцы вцепились ему в плечи.

— Крепче. Держись изо всей силы.

Две холодные руки обняли его шею.

Франсуа вошел в нее. Она испустила приглушенный испуганный крик, словно его движение причинило ей сильную боль, но он не обратил на это ни малейшего внимания. Ее влагалище было совсем сухое. Он тыкался и в стенки и в дно, вынимал и снова входил. Но потом ему это надоело.

— Если бы ты расслабилась, Элеанор, тебе бы не было больно.

Ответом было молчание.

Тогда он вошел в нее еще глубже. Вперед-назад, вперед-назад. Она больше не стонала. Франсуа уже перестал ждать от нее хоть какой-то реакции, как вдруг ему показалось, что тело Элеанор внезапно начало наполняться какой-то теплотой. Он удвоил усилия. Туго, плотно, с нажимом… Но нет, все напрасно. Разве это его вина, что она фригидна? Он старался, как только мог.

Чувствуя приближение кульминации, Франсуа расстался с мыслью доставить жене удовольствие. Закончив, он скатился с нее и тут же забылся крепким сном.

Глава третья

Прошло две недели. Как-то ясным утром Арлетта в сопровождении верного Габриэля пробралась в замковую соколятню. Она все еще ничего не знала о планах отца относительно Агаты.

У коршунов графа Роберта была летняя линька, и Арлетта понимала, что сейчас не самое удачное время для того, чтобы обращаться с просьбами к Моргану ле Бихану, замковому сокольничему.

— Морган! — позвала девочка, вступая на травянистую лужайку. — Где ты?

Соколятня размещалась на северном конце внешнего двора, на поросшем травой лугу, рядом с тем местом, где лучники развешивали свои мишени. Чтобы не тревожить птиц, соколятня была огорожена шестифутовым плетнем. Вольеры размещались в два ряда. Коршуны графа Роберта сидели на кольцах или жердочках, а соколы на чурбачках. Нахохлившиеся птицы сердито косились на любого, кто проходил мимо. Во время линьки они всегда были очень раздражительны. Арлетта прошмыгнула между вольерами.

Морган ле Бихан помахал ей из-за вольера рукой, в которой держал что-то красное, сочившееся багровой жидкостью.

— Сюда, дочка! — он говорил тихо и спокойно, чтобы не испугать сероспинного сокола, который брал пищу из правой руки сокольничего, обтянутой толстой перчаткой.

Подойдя поближе, Арлетта увидела, что Морган сидит на траве перед вольерами, по-турецки скрестив ноги. Черный хохол на голове птицы вздымался и опадал, когда она отрывала куски печени только что зарезанного ягненка. Сокол придерживал добычу своими не знающими пощады когтями. На белом брюхе хищника перемешивались черные и кровавые пятна. Это был крупный сапсан, самочка, прикованная цепочкой к чурбачку. Арлетта вспомнила, что этот сокол принадлежит ее отцу. Кожаная торбочка, в которой Морган держал мясо для кормления птиц, валялась неподалеку — хищник вполне мог дотянуться до нее своим острым загнутым клювом.