По возвращении я доложил лично Чебрикову свои выводы, суть которых сводилась к тому, что сформированные новые общественно-политические структуры вроде «Саюдиса», народных фронтов и др. ведут дело к полному отрыву республик от Советского Союза, к восстановлению буржуазных порядков. Бездеятельность центральных властей, отсутствие ясности в их позиции парализовывали активность тех сил, которые имелись в каждой республике и которые убежденно выступали за сохранение Советского Союза. В качестве предложения о возможной линии поведения я сформулировал мнение о необходимости предоставления этим республикам реального хозрасчета, при котором они сохранили бы полную независимость в хозяйственном развитии, не разрывая связи с Союзом. Поскольку главным содержанием программы оппозиционных сил был протест против «экономического ограбления» региона, то следовало бы дать этим республикам определенную свободу. Предлагалось предоставить им особый статус автономии, наподобие того, которым пользовалась Финляндия в составе Российской империи. На такой основе можно было сплотить значительные общественно-политические силы и удержать от разрыва союзные отношения. Непринятие энергичных мер грозило нарастанием жестко сепаратистских настроений со всеми вытекающими последствиями.
Каково же было мое удивление, когда я узнал об оценках ситуации в Прибалтике, сформулированных А. Н. Яковлевым, съездившим туда чуть позже! Из его слов вытекало, что ничего тревожного в регионе не происходило, что общественно-политические структуры были ориентированы на поддержку «перестройки», никакой угрозы целостности СССР не было. Любой непредубежденный наблюдатель мог увидеть опасные для СССР политические метастазы, и только Яковлев рисовал совершенно неадекватную реальности картину. Предположить, что он не видел реалий, невозможно.
Судьбе было угодно свести меня с ним в эти годы. Речь идет не о личных встречах, а о параллельных оценках ситуаций. В конце 1989 года назначенный уже председателем КГБ Крючков распорядился, чтобы я выехал в ГДР и использовал все имевшиеся возможности, дабы вынести заключение о перспективе сохранения ГДР как независимого государства — союзника СССР. Год этот, как известно, стал фатальным в истории ГДР, которая только что, в октябре, отметила 40 лет со дня своего создания. По случаю этой даты в Берлин приехал Горбачев, принеся сюда кометный хвост «перестройки». Э. Хонеккер, сторонник сохранения твердой системы, называемой командно-бюрократической, был изолирован, а вскоре устранен с поста руководителя партии и государства. Началась чехарда политических временщиков, усилился напор по всем каналам из Западной Германии, 9 ноября 1989 года была открыта государственная граница. В этот день газеты вышли с уникальными полосами, на которых было написано всего два слова: «Спасибо, Горби». Ни о какой демократизации или социалистическом обновлении речи не шло, хотя Горбачев и наша печать именно об этом и твердили.
Прибыв в Берлин, я связался с нашим представителем генералом Анатолием Георгиевичем Новиковым, умным и честным солдатом и прекрасным человеком. Вместе с ним мы составили план работы и начали энергично собирать информацию. Опять бесконечные беседы, бессонные ночи, встречи, встречи, встречи. Наконец настало время докладывать в центр о наших выводах. Они были суровыми и не оставлявшими никаких сомнений. Мы с Новиковым (телеграмму мы подписывали вдвоем) сообщили в центр, что никаких шансов на сохранение ГДР в качестве самостоятельного, суверенного государства — члена Варшавского пакта нет, равно как практически нет и шансов на сохранение в ГДР социалистического строя. Националистические страсти захватили полностью страну, политическое руководство, состоящее из новых людей, не может овладеть ситуацией.
Мы рекомендовали избавиться от всяких иллюзий и начать планировать наши практические шаги, в том числе касавшиеся пребывания нашей армии и экономических отношений с ГДР, исходя из реальной обстановки. Нам достоверно известно, что эта телеграмма легла на стол Горбачеву. Буквально через пару дней после ее отправки в Берлин прибыл А. Н. Яковлев. Не исключено, что телеграмма могла послужить поводом для его приезда, потому что ранее он не планировался. Я по газетам видел, что Яковлев ходил буквально по тем же кабинетам, где тремя днями раньше побывали и мы (правда, у нас круг контактов был значительно шире), подолгу беседовал с нашими дипломатическими представителями. Но когда пришлось знакомиться с изложенными на бумаге результатами его поездки, то пришлось подивиться вялости, размытости, уклончивости формулировок.