Горбачев также пошел на односторонние уступки Западу, согласившись при заключении договора об ограничении стратегических вооружений между СССР и США не учитывать потенциалы Великобритании и Франции, которые были неразрывны с американскими и координировались в рамках общих планов НАТО. Переговоры, которые Горбачев и Шеварднадзе вели с США по вопросам разоружения, были цепью односторонних уступок США и НАТО. Как позднее писала газета «Нью-Йорк Таймс»,
При подписании Договора СНВ-1 Горбачев и Шеварднадзе игнорировали тот факт, что с военной точки зрения он был более выгодным для США, чем для СССР. Более того, он не был увязан с Договором по противоракетной обороне (хотя это предлагалось добросовестными экспертами). В результате подписания договора о сокращении ракет меньшей и средней дальности СССР сократил в 2,5 раза больше своих носителей и в 3,5 раза больше своих боеголовок, чем США.[199]
Как писал бывший заместитель министра иностранных дел СССР Г.М. Корниенко, «к приятному удивлению американцев», на переговорах в апреле 1987 года «почти походя» не за понюх табака была отдана наша ракета «Ока». Инициаторами ее передачи были Горбачев и Шеварднадзе. Государственный секретарь США Шульц после этой удачи по пути из Москвы сказал, что согласие Горбачева на включение ракет СС-23 («Ока») в договор РСМД «было настолько односторонне выгодным для Запада, что он не уверен, смогли бы советские руководители провернуть это, будь в Москве демократический законодательный орган».[200]
Аналогичный характер носила односторонняя уступка США в вопросе об уничтожении Красноярской радиолокационной станции, предназначенной для «просматривания» ракетного нападения на СССР с северо-востока. Эта станция была просто пожертвована США, хотя последние имели аналогичные станции в Гренландии и Великобритании и по логике договора тоже должны были бы быть уничтожены. Госсекретарь США Бейкер после переговоров с Шеварднадзе откровенничал в своем кругу, что «советский министр казался почти просителем» и советское руководство «нуждается лишь в небольшом поощрении, чтобы вести дела по существу на западных условиях». [201] Бейкер не говорил о характере или размерах этого поощрения, но его презрительное отношение к советскому руководству проявлялось во всем. Он, в частности, считал ненужным идти «навстречу Горбачеву», ибоВ официальном документе Совета национальной безопасности США от 13 марта 1989 года говорится, что американская политика строится так, чтобы не «помогать» Горбачеву, а подталкивать СССР в желательном для США направлении, что и делалось при помощи спецслужб и закулисной политики. Встреча на высшем уровне в Париже в ноябре 1990 года означала для нашей страны добровольную капитуляцию в холодной войне. Россия теряла всех союзников и сокращала свои вооружения до уровня, продиктованного антирусской коалицией Запада. В результате подписания соглашения о сокращении обычных вооружений и вооруженных сил в Европе у СССР оставалось 5150 самолетов против 6800 у НАТО (при качественном превосходстве натовских самолетов по всем параметрам); 1500 вертолетов — против 2000 у НАТО; 13,1 тыс. танков — против 20 тыс. у НАТО; 20 тыс. бронемашин — против 30 тыс. у НАТО; 13 тыс. стволов артиллерии — против 20 тыс. у НАТО.[203]
Несмотря на значительно большую, чем у США, протяженность границ, Горбачев дал согласие на чрезвычайное сокращение сухопутных войск. Все это значительно ослабило обороноспособность нашей страны.Параллельно с односторонним разоружением СССР в Верховном Совете нашей страны и в советской печати начинается кампания за сокращение военных расходов. Агент влияния США директор Института США и Канады Арбатов публично утверждал, что военный бюджет СССР значительно превышает бюджет США. На самом деле военные расходы СССР равнялись 70 млрд. руб. против 300 млрд. долл, соответствующих расходов США.[204]
Несмотря на эту бессовестную ложь, антирусские силы, не утруждая себя доказательствами, требовали сократить ассигнования на армию. Антиармейская кампания, начатая с националистической провокации в Тбилиси в 1990 году, развернулась с новой силой.