Холодная война в «сердце Африки». СССР и конголезский кризис, 1960–1964

Хаммаршельд согласился, правда, руководствуясь совсем другими целями, создать Консультативный комитет по делам Конго, куда вошли представители стран, чьи войска участвовали в операции ООН. Его заседания (первое состоялось 24 августа) проходили регулярно и в обстановке секретности. Для прессы предназначались только согласованные коммюнике. Обсуждавшиеся вопросы на голосование не ставились. В конце каждого заседания генсек ООН как председатель Комитета коротко подводил итоги, и несогласные имели право выразить особое мнение.

По мнению Брайана Уркварта, заседания Комитета давали прекрасную возможность «для консультаций, обмена мнениями и обеспечения поддержки операции ООН в Конго»[235]. В приватных беседах часто высказывалось мнение, что Комитет – это говорильня, декоративный орган. Представитель генсека ООН в Конго (сентябрь 1960 г. – май 1961 г.) Раджешвар Дайял заявил советскому дипломату, что «Комитет большую часть времени проводит в бесполезных спорах и не оказывает никакого влияния на решения и деятельность Хаммаршельда». Само существование этого органа «доказывает неэффективность попыток решить что-либо в Конго путем коллективных действий самих афро-азиатских стран, причем, прежде всего, потому, что эти страны по многим вопросам не могут договориться между собой»[236]. Сам Хаммаршельд говорил представителю Великобритании в ООН Патрику Дину, что Комитет «долго обсуждает вопросы», и ему трудно принимать конкретные решения[237].

Лумумба оказался в трудном положении, когда страна разваливалась, а войска ООН не трогали сепаратистов, но «продолжали оставаться в Конго, превратившись в мишень для нападок премьер-министра, который сам их пригласил»[238]. Теперь у него был только один выход – подавить сепаратизм и навести порядок в стране собственными силами при помощи стран Восточного блока.

Советская помощь правительству Лумумбы

Итоги визита Лумумбы в США удивили Хрущева. Не мог он постичь, почему Лумумба, «типичный представитель мелкой буржуазии, оказавшийся на гребне революционных событий», вернулся домой несолоно хлебавши. Почему высшие должностные лица не удостоили его аудиенции, а просьбы о предоставлении всесторонней помощи повисли в воздухе? Спичрайтер Хрущева О. А. Гриневский так описывает реакцию советских руководителей: «Почему? – кричал Хрущев. – Объясните мне почему? Что, американцы совсем сдурели? С жиру бесятся? – И стучал огромным кулаком по столу». Председатель КГБ А. Н. Шелепин «энергично рубил воздух рукой: “Непременно разберемся, Никита Сергеевич, дадим указание нашим резидентурам…”». Министр иностранных дел А. А. Громыко «глубокомысленно говорил о двойственном характере национально-освободительного движения, которое вызывает настороженность у Соединенных Штатов». Секретарь ЦК КПСС Б. Н. Пономарев «со своими партийными идеологами совсем запутались» и «объявили, что дряхлеющий американский империализм уже просто не способен ориентироваться в тонких политических процессах, загнивает». Просьбы Лумумбы о помощи нашли в Москве «горячую поддержку»[239].

6 августа в Леопольдвиль прибыл первый посол СССР в Конго М. Д. Яковлев, занимавший до этого назначения посты Председателя Совета Министров и министра иностранных дел РСФСР. Помимо верительных грамот он вручил П. Лумумбе личное послание Н. С. Хрущева. Положение в Конго советский лидер сравнил с первыми годами «существования нашего государства, которое сразу же после взятия власти народом в свои руки подверглось иностранному нашествию со стороны империалистических держав». Он выразил уверенность, что «конголезский народ с честью выдержит выпавшие на его долю испытания и выйдет победителем в его справедливой борьбе за изгнание иностранных интервентов из своей страны, за сохранение территориальной целостности и политического единства Республики Конго, за свою свободу и независимое развитие». В послании подтверждалась готовность выполнить свои обязательства по оказанию экономической помощи Конго[240].

10 августа в порту Матади пришвартовался советский пароход «Лениногорск», доставивший 10 тыс. т продовольственной помощи – «одну тыс. тонн сахара, 300 тыс. банок молочных консервов, остальное – пшеница». Сахар и консервы пришлись кстати, в Конго начинался голод, а с пшеницей возникли проблемы. 16 августа Яковлев сообщил в Москву, что «конголезские власти приняли все продукты, включая пшеницу». Однако «ввиду невозможности организовать помол пшеницы в Конго» правительство обратилось с просьбой доставить пшеницу «для помола или для продажи в порт Дакар»[241]. Посол умолчал о том, что пшеницу невозможно было выгрузить в Матади, поскольку она была загружена насыпью, а не в таре. В Конго не было оборудования для помола зерна: пшеничный хлеб не был там «народной едой», он входил в рацион европейцев и немногочисленных состоятельных конголезцев-горожан и выпекался из привозной муки.