Холоднее войны

На нем был строгий темно-серый, почти черный костюм, белая рубашка и черный галстук; на Амелии – темно-синий костюм и черное пальто. Когда они шли по перрону станции Престон, люди бросали на них сочувственные взгляды. Амелия заказала такси за счет МИ-6, и к половине первого они уже были в Картмеле. Том зарегистрировался в отеле, Амелия несколько раз позвонила в офис, чтобы удостовериться, что в ее отсутствие все идет нормально.

Совсем как семейная пара, они ели пирог с цыпленком в пабе в центре деревни, когда Том вдруг заметил у бара Джорджа Траскотта. Он заказал себе полпинты лагера. Правая рука бывшего главы МИ-6 Саймона Хэйнеса, его ассистент Траскотт должен был занять его место, но приз перехватила Амелия. Именно Траскотт, конторский писака с насквозь корпоративными мозгами, приказал Тому присутствовать на допросе Яссина Гарани, и он же потом, когда МИ-6 понадобился козел отпущения за все грехи, с радостью отдал офицера Келла на растерзание волкам. Примерно через три минуты после того, как получила официальное назначение, Амелия отправила Траскотта в Бонн, поманив его высокой должностью в Германии, словно осла морковкой. С тех пор ни Том, ни сама она его не видели.

– Амелия!

Траскотт отошел от бара и с кружкой в руках направлялся к их столику. Он был похож на студента, которого учат правильно напиваться во время Недели новичков. Том подумал, стоит ли скрывать свое настоящее отношение к человеку, который разрушил его карьеру, но все же решил проявить вежливость и наклеил на лицо улыбку – главным образом из уважения к грустному событию, собравшему их здесь. Для Амелии же фальшивые выражения радости и привязанности не составляли никакого труда; для нее это было так же естественно, как моргать или дышать. Она встала и тепло пожала Траскотту руку. Если бы за этой сценкой наблюдал незнакомый человек, он бы решил, что и Том, и Амелия безумно рады видеть своего коллегу.

– Я не знала, что ты приедешь, Джордж. Ты прилетел из Бонна?

– Из Берлина, – поправил Траскотт. Это был намек на невероятную важность и секретность его работы. – Как у тебя дела, Том?

Том практически слышал, как скрипят колесики его безжалостного, циничного, продумывающего все на сто шагов вперед мозга. Это был хитрый, изворотливый человек, в котором был невероятно силен дух соперничества. Мысли Траскотта были так очевидны, как будто парили в облачке над его узким черепом, как у персонажей комиксов. Почему Келл с Левен? Неужели она привела его обратно? Значит ли это, что «свидетель Х» прощен? Том почувствовал, как в пустой и порочной душе Траскотта шевельнулся страх. Что, если Амелия назначит Тома главным по Турции, а он так и зависнет в Бонне? Холодная война, настоящий геморрой для Европейского союза, давно потеряла свое значение в век переделки Азии и «арабской весны».

– О, смотри-ка, там Саймон. – Амелия первая заметила выходящего из мужского туалета Хэйнеса.

Он просиял улыбкой, которая тут же испарилась, когда он увидел Келла и Траскотта рядом. Амелия позволила ему расцеловать себя в обе щеки; затем мужчины как будто перезнакомились заново. Том едва вслушивался в банальности и клише, которыми так и сыпал Хэйнес. Да, то, что произошло с Полом, – ужасная трагедия. Нет, Том пока еще не нашел постоянной работы в частном секторе. В самом деле – какой кошмар, что публичное расследование снова застряло. Хэйнес задержался ненадолго; довольно скоро он уже отчалил в направлении «Картмел прайори». Траскотт семенил рядом с ним, как будто Хэйнес все еще мог благоприятно повлиять на его карьеру.

– Саймон хотел произнести надгробную речь, – сказала Амелия, мельком взглянув в зеркало. Она надевала пальто. Они доели свои пироги, а счет разделили на двоих. – Он думал, что с этим не будет никаких проблем. Я вынуждена была его остановить.

Получив от принца Чарлза титул прошлой осенью, Хэйнес уже успел принять участие в литературном фестивале Sunday Times, в дебатах, которые устроило Королевское географическое общество, и в программе «Радио 4», где он с энтузиазмом рассказал о своих любимых пластинках. Он стал первым бывшим главой МИ-6, который активно извлекал выгоду – и материальную, и социальную – из своей прежней должности. Если бы он произнес речь над гробом Уоллингера, как собирался, то соседи и друзья Пола, считавшие его обыкновенным дипломатом или даже джентльменом-фермером, сразу догадались бы о том, что он был шпионом.

– У нас в секретной службе появился дурной обычай, – продолжила Амелия. Она потрогала золотую цепочку на шее. – Дальше, наверное, будут мемуары. Господи помилуй, что случилось с секретностью? Почему Саймон просто не стал членом парламента, как все до него?