Холодное Сердце Казановы (ЛП)

Он открыл глаза, и, когда увидел меня, все его лицо озарилось. На секунду он снова стал похож на моего дружелюбного соседа.

— Риггс, — проворчал он. Его рука дернулась. Он хотел, чтобы я до нее дотронулся? Ну, я не был к этому готов. — Ты пришел.

— Даффи сказала мне… — начал я, но остановился. Не было вежливого способа сказать: «Ты сейчас упадешь замертво».

Чарли выдохнул.

— Я надеюсь, что они вкачают в меня достаточно наркотиков, чтобы я этого не почувствовал.

— Тебе следовало сказать что-нибудь. Я бы тебе вколол.

Он приподнял бровь.

— Еще не поздно для этого.

Я заставил себя рассмеяться, не зная, шутит он или нет.

В комнате воцарилась неловкая тишина. Никто из нас не обращал внимания на огромного слона, который находился здесь после того, как я ясно дал понять, что больше никогда не уделю ему время.

Наконец Чарли заговорил.

— Итак… что в сумках? — Он дернул подбородком в сторону нескольких бумажных пакетов у моих ног.

— А, да. — Я потянулся вниз и достал австралийский мясной пирог, шотландское пиво и бенгальские сладости из Индии.

— У нас не было возможности узнать друг друга получше, — с сожалением сказал я, опираясь на его кровать с iPad с плейлистом моих любимых песен, фильмов и галерей со всего мира. — Я решил, что дам тебе сводку всех моих любимых мест. И когда ты застрянешь в лифте между адом и раем, ты сможешь схитрить и сказать, что у тебя был сын и что ты действительно его знал.

Чарли прижался головой к плоской подушке на своей кровати и закрыл глаза. Его горло сжалось, когда он попытался сглотнуть рыдание. Его подбородок дрожал. Я перестал разгружать сумки и пристально наблюдал за ним. Я никогда не видел, чтобы взрослый мужчина так плакал, но я начинал понимать, что жизнь способна сломать тебя, кем бы ты ни был.

— Ты — мое самое большое сожаление. — Он уменьшился на глазах, превратившись в нечто маленькое и хрупкое. — Я хочу, чтобы ты знал это. Если бы я мог повернуть время вспять и сделать что-то другое, я бы стал для тебя настоящим отцом. Я знаю, что сейчас это ни черта не значит. Слишком мало, слишком поздно. Но чего бы это ни стоило — это правда.

Простил ли я его? Нет, я так не думал. Если и простил, то только потому, что он умирал, а это совсем не веская причина.

Вместо того, чтобы избавить его от чувства вины, я прочистил горло.

— Откуда ты знаешь, что время пришло?

— Кахексия.

— А по-английски?

— Я угасаю, Риггс. Мои системы отключаются. Мои мышцы больше не функционируют. На самом деле, говорить с тобой сейчас больно. Черт, даже моргать больно.

О, черт. Я больше не мог этого выносить. Эмоциональная перегрузка, которой подвергли меня Чарли и Даффи за последние пару месяцев. Я уже собирался сказать ему, что в моей книге он прощен, когда в дверь ворвалась Даффи.

— Черт побери, можно подумать, что авторитетная больница знает, как найти пациента в своей системе, если его перевели в другое отделение… — Она замерла на полпути, поняв, что попала в напряженную ситуацию. Она нахмурилась.

— Может, мне зайти попозже? — Она ткнула пальцем себе за плечо.

— Нет, — сказал я, в то же время как Чарли ответил:

— Да.

Чарли взглянул на меня и, вероятно, понял, что в этот момент она мне нужна.

— Просто шучу. — Он выдавил из себя улыбку. — Заходи, ангел.

Она осторожно вошла и взяла его руки в свои, крепко сжав их. Мой взгляд остановился на месте соприкосновения их кожи, и я задался вопросом, что это говорит обо мне, что я ревную умирающего человека к Дафне, потому что она прикасается к нему.

Это говорит о том, что ты гребаный трус, который не хочет давать этому шанс, потому что боится пострадать, как будто ты и так не в полной заднице.

Не в силах справиться с собственным дерьмом и с трагедией, разворачивающейся в комнате, я встал и вышел. Я вышел на улицу и отложил свой рейс. Сегодня я не сяду на самолет, это уж точно.

Следующие восемь часов прошли за просмотром моих фильмов, просмотром галерей моих фотографий, поеданием моей любимой еды и употреблением моих любимых напитков (вероятно, следовало продумать этот вариант, поскольку Чарли был не в том состоянии, чтобы глотать что-то, кроме собственной слюны). Я показывал ему фотографии из моих альпинистских приключений, и он попеременно то плакал, то смеялся. Даффи тоже плакала. Тихо, сидя в углу комнаты и глядя на нас в благоговейном ужасе. Я не мог понять, как у этой самопровозглашенной золотоискательницы оказалось золотое сердце, но каким-то образом это так.

Медсестры и врачи входили и выходили из палаты, проверяя состояние Чарли. Они не давали нам никакой информации, только сочувственно смотрели, и я понял, что мы близки к развязке.

Через восемь часов после моего приезда боль Чарли стала невыносимой. Он совсем перестал говорить и только улыбался или кивал в ответ на все, что его окружало.