Холодные финансовые войны

Рота В была под обстрелом наемников. Если бы лейтенант не поймал их сигнала, эти стервятники так бы и отсекали роту за ротой, разделываясь с ними поодиночке, но теперь это им не удастся. Их план обернулся против них же самих. Позиции роты были обозначены световыми ракетами и дымовыми шашками, так что впервые минометный расчет точно знал, где находится враг.

— Лейтенант Буд! Прекратите огонь! Прекратите огонь!

Лейтенант, обернувшись, увидел бежавшего к нему бойца. Тот отчаянно размахивал руками.

— Прекратить огонь! — отрывисто приказал лейтенант, и приказ передали по цепочке.

Сержант, который кричал «прекратите огонь», подбежал к нему. Лицо его было пепельно-серым.

— В чем дело? — спросил Буд, прекрасно сознавая, с каким любопытством прислушиваются бойцы к их разговору.

— Лейтенант, это не… мы их видели… они не…

— Да говорите же яснее, сержант!

— Это не наемники. Мы расстреливаем своих парней!

— Что?!

— Соммер залез на дерево с биноклем, посмотреть, что там происходит. Там наши люди!

— Но дымовой сигнал…

И тут лейтенант вдруг понял все. Это было как пощечина. Вот мразь! Это наемники послали ему липовое радиосообщение и дали ложный сигнал.

Он вдруг заметил, что его солдаты покидают свои места. Они бросали минометы и шли обратно к базе. Их глаза словно остекленели, некоторые плакали. Он понимал, что должен позвать их, вернуть, приказать, успокоить. Он знал, что должен сделать это, но не мог.

— Послушайте, Ямада. Хватит играть в кошки-мышки. Вам дается пятнадцать минут, чтобы принять решение. Или вы и ваши сообщники отзываете свои войска, либо мы вас убьем — прямо здесь и сейчас!

Ямада невозмутимо посмотрел на противников.

— Джентльмены, по-моему, вы так ничего и не поняли. Во-первых, то, что вы держите нас как заложников, вам ничего не даст. Террористические группировки похищают чиновников корпораций вот уже двадцать пять лет, требуя денег или выполнения каких-то особых условий. Все это время корпорации придерживались в данном вопросе четкой и неизменной позиции. Мы не вступаем в переговоры с террористами, и наши служащие действуют в подобных обстоятельствах на свой страх и риск.

Скрестив руки, он продолжил.

— Во-вторых, вы полагаете, что можете настолько запугать нас, что мы предадим свои армии, чтобы спасти свою жизнь? Но мы так же преданы нашему делу, как и любой наш солдат. А потому мы готовы отдать свои жизни в случае необходимости. Я не жду, джентльмены, что вы поверите мне на слово, — а потому докажу это своим поступком.

Он поднял руку и показал на бицепс левой руки.

— В подкладку моего пиджака была зашита ампула с ядом. Когда я скрестил руки, я ввел яд в кровь. Я не боюсь смерти и не желаю, чтобы вы использовали меня в роли заложника.

Он моргнул, словно что-то попало ему в глаза.

— Мистер Бекер, боюсь, вам придется… Он упал лицом на стол, но уже не почувствовал боли. Двое других представителей корпораций даже не взглянули в его сторону. Они продолжали смотреть на военных за столом, сидевших в оцепенении.

— Мне кажется, мистер Ямада очень точно выразил нашу позицию, — произнес Бекер. — Я тоже со своей стороны не желаю продолжать эту дискуссию. Он встал, и Уилсон последовал его примеру.

— Мы уходим, господа. Можете стрелять, если полагаете, что это вам поможет.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

— Мне по-прежнему все это кажется странным.

— Что именно? — Джуди, смотревшая в окно такси, повернулась к Фреду.

— То, что мы диктуем свои условия правительству. Фантастика какая-то. Да, все это время, что я работал на корпорации, они брюзжали, что власти суют нос в их дела, и злились на всякие ограничения. Иногда нам удавалось выбить какой-нибудь благоприятный для нас законопроект или указ, а иногда просто приходилось переводить бизнес в страну с более благоприятным законодательным климатом. Но вот так, внаглую… Невероятно.

— Очень напоминает Великую хартию вольности.

— Что это?

— Это из истории… Средневековая Европа. Кучка очень знатных и богатых магнатов, денежных мешков той эпохи, заставила короля подписать документ, дававший им право на участие в управлении государством.

— Так мы этого добиваемся?

— Ну, фигурально выражаясь, да. Видишь ли, радость моя, всякая система правления требует добровольного признания ее полномочий. И если народ решит, что не хочет этого, то все сильные мира останутся с носом.

— Только не в коммунистическом государстве.

— И в коммунистическом государстве тоже. Если люди несчастливы или, по меньшей мере, недовольны, они могут взбунтоваться и растоптать своего правителя.

— Но ведь можно просто пристрелить того, кто посмеет высказать недовольство.

— Если недовольных слишком много, то это не поможет. Нельзя же перестрелять всех. И потом, кто будет стрелять? Когда дело заходит так далеко, армия тоже перестает подчиняться.

— Это противоестественно.