Холодные игры

А в самом-то деле – почему ж не пореветь?! Все девки ревут от… от любви! Это только ей невместно – дуре, уродине малахольной! Что б там Софи ни говорила… Ох, ей-то говорить легко, она-то… вот приедет Митя, глянет на нее и… Разве возможно иначе?!

От этой мысли стало так худо, что Маша метнулась от окна – не зная куда, зачем… Схватила со стола книжку, пролистала, наугад уперлась глазами:

«…Le’ oracle du mont Carmel, consulte par Vespasien, lui avait promis tous les succes…»[10]

Господи! И она это читала? И впрямь казалось – интересно?! Значит, поделом ей! Правильно, только тут ей и место, в темном углу за печкой! Она швырнула книжку, шагнула к креслу – взять шаль. Надо сейчас же ехать, сказать…

Куда ехать? Кому сказать?

Споткнувшись, она глянула вниз и, когда увидела, как брошенная книжка лежит на полу, развернув страницы, остановилась. Ой, до чего же все нелепо, до чего же… Книжка чем виновата? Она склонилась, подняла ее. Плакать расхотелось.

Вот и все мои метания, безнадежно подумала Маша, возвращаясь к окну. Воробья уже не было, доклевал корку и улетел. А она?.. Ничего не изменится. Разве пойти замуж за Николашу? Сидеть у него за печкой…

А и пойду! Она даже вздрогнула от неожиданности. Возьму и пойду! Пусть они все… Она не стала додумывать, это было мелочно и неинтересно. Дело в другом, совсем в другом! Пойти-то пойдет, но сперва дождется Митю и спросит: вот это все, что было, – это было просто так или… Да, вот так прямо и спросит, глядя ему в глаза! Ничего, смелости хватит!

И пусть только попробует не ответить.

Ей вдруг стало так страшно, как будто вопрос уже прозвучал. Как будто Митя – вот он, стоит посреди комнаты, глядя ей в спину. И сейчас она услышит ответ. Каков же он будет, ответ-то? Соврет, начнет словеса плести… ох, он умеет! Или честно скажет, что – да, просто так, извините, Марья Ивановна!

Или…

Глава 14, в которой Николаша Полушкин решительно и не без блеска обустраивает свои дела

– Не охочее нынче время. Зверье – кожа да кости. Кто поверит?

Сохатый с угрюмой усмешкой смерил взглядом молодого красавца, сидящего на поваленном дереве. Да, хорош, хорош. Мерлушковая шапка набок, полушубок навроде гусарского доломана, английское ружье за спиной, ухоженная ладонь с длинными пальцами гладит шелковое ухо гончей. Эдакий большой барин на отдыхе, хоть сейчас в орловское имение. Худо ему здесь, красавчику этому. Не житье. До чего же часто бывает такое: родится человек не там, вот всю жизнь и мается. Хорошо, если не озвереет.

Вряд ли именно такие отчетливые мысли посетили косматую голову бывшего камердинера. Но что-то вроде сочувствия к молодцу в нем шевельнулось. Молодец же изобразил на холеной физиономии ленивую улыбку.

– Да мне что. Я – вольный человек. Брожу себе по тайге где вздумается.

А сейчас еще – вроде как в расстроенных чувствах: ответа жду от девицы, согласится ли составить мое счастие! Так он мог бы добавить, но не стал. Много чести – с разбойником откровенничать.

– Ну? Что ты мне предложишь?

– Да что предлагать? Вы ж вроде все уже рассчитали. Наше дело подчиненное, трудимся как велено.

– Что-то трудов ваших не видно.

– Так оно разве плохо? В поселке уже, сами знаете: спичку только поднести…

– Не твоя заслуга! Климентий еще… Ладно: уговорились – не буду поминать. Но ты ведь не зря меня сюда позвал, нет?

Молодец слегка сощурился. Гончая, которую он перестал гладить, требовательно подтолкнула его руку лбом и подставила другое ухо.

– Не зря, – покладисто подтвердил Сохатый.

Потянувшись, отломил пихтовую веточку, потер в пальцах, понюхал, жмурясь от сладкого, щемящего духа. Торопиться ему было некуда.

– Ну?

– Да я тут мужичка вам нашел. Помнится, вы говорили…

– Какого мужичка?

– Да этого… Вы-то вроде: помер, мол, давно. А он жив-живехонек.

– Это… это ты о ком? – Молодец невольно понизил голос, подаваясь вперед.

– Да забываю все, как его прозвание. Белка? Или Куница?

– Хорек?!

– Точно, он, – Сохатый ухмыльнулся, – Хорек.

– Хо-рек, – медленно, почти беззвучно повторил его собеседник, – ты что… неужто? В самом деле живой?

– Как бы и нас не пережил. В скиту у староверов обретался. А теперь… – короткая пауза, – теперь – у меня.

Молодец уставился на него тяжело и пристально, будто тщился разглядеть тайные мысли. Может, что и разглядел.

– Это правда? Ты точно не врешь?

– Врать нам ни к чему.

– Ладно. Если так, хорошо. Очень славно… – «Держись теперь, Гордеев», – едва не сказал он вслух. – Ну и что ты за него хочешь?

Сохатый пожал плечами.

– Не крути! Ясно же, что за так не отдашь!

– Что значит «за так»? Дело у меня с вами общее… – Молодец поморщился; Сохатый невозмутимо продолжал: – Управляющего мне отдайте, и всех делов.

– Что?..

– Я к тому, – терпеливо пояснил Сохатый, – что как бы не подстрелил его кто ненароком в заварушке-то. Так чтоб этого не было. Я с ним сам разберусь.

– Ах, вон что. Ну…

– Не «ну», а чтоб так и было. И еще…

Сохатый замялся. Не хотелось говорить, но надо. Впереди и впрямь – кровь, нельзя пускать на самотек.