Холодные игры

– Да не о том же речь! – с досадой воскликнул Николаша. – Что у тебя, братец, в самом деле, за разбойничьи какие-то наклонности! То ножик, то яд… Ну чистый аспид, если кто тебя не знает… Тоньше все это можно сделать, коли ты согласишься. А главное, и греха никакого, потому что все одно ему не сегодня завтра помирать… А после тебе за дело и волноваться не надо будет. Печиногу отец твой сильно обидел, когда хлыща этого из Петербурга выписал. Мы с тобой это дело первым делом и исправим. Поставим Матвея Александровича управляющим, хлыща обратно с позором отправим… Печинога нам за это по гроб жизни благодарен будет и служить будет верно, аки его пес ему самому служит. А уж Матвей Александрович дело знает так, что никто и пикнуть не посмеет. Вам же с Машей останется только прибыль получать. А мы с тобой покуда торговлю развернем, в Москву… да что там! В Петербург товары возить станем! В Сибири всего много, а в столицах роскошь, капитал, готовы за всякую безделку платить, лишь бы экзотично… Маман моя это дело понимает. Слышал небось, собираются сюда дорогу железную проложить… А пока… Пока мы пароход купим! Будем из устья Оби прямо в устье Невы плавать. Скажешь, прожект? А ничего подобного! Помнишь, лет пять-шесть назад шкипер Шваненберг на «Утренней заре», которая Сидорову принадлежала, графит в Петербург повез? Тогда все гадали: дойдет, не дойдет? Но ведь дошел же! И назад вернулся… Датчане каждую навигацию ходят. Чем мы хуже?

Николаша сам не на шутку увлекся развернутой картиной, говорил уж с искренним жаром и явно верил в то, что говорил. Петя, всегда прислушивавшийся к словам приятеля, тут, как ни странно, холодной головы не утерял. Хотя и звучало все это очень даже заманчиво.

– А что ж с отцом-то? – спросил он. – Чтобы этак-то развернуться, как ты говоришь… С ним-то как же?

– Сам говоришь, он более всего за прииск волнуется. Да там и вправду неспокойно. Искры достаточно, чтобы запылало. Вот как вернутся они с хлыщом-то из Екатеринбурга-то, так мы маленько ситуацию на прииске и подтолкнем…

– Бунт, что ли?! – Петя по-детски округлил глаза.

– Ну зачем бунт? Так, беспорядки… Твоему-то отцу и того хватит. А если не хватит, есть у меня один человечек на примете, которого твой отец когда-то сильно обидел… Обидел, обобрал, открытие его себе присвоил, да еще и так дело обернул, чтобы тот на каторгу пошел… Иван-то Парфенович его мертвым считает, а он, как на грех, живучим оказался… Вот мы его твоему батюшке-то и явим заместо мальчиков кровавых в глазах… А дальше… Живем, друг!

Повисла пауза, тяжелая и беспросветная, как у самодеятельных артистов, играющих трагедии Шекспира. Веселая псина осела на задние ноги и жалобно заскулила. С ветки сорвался ком снега, упал промеж говорящих.

– А ведь ты подлец, братец Николаша… – задумчиво сказал Петя. – Ах, какой подлец! Тобой, пожалуй, даже восхититься можно… Но ведь я такой, как я есть, и судить тебя не могу… Охотиться нынче с тобой не стану. И слышать больше ничего не хочу. Знай: нет моего согласия.

Петя, снова сгорбившись и потускнев, отвязал коня, разобрал повод, тяжело влез в седло.

– До свидания, братец, – со странной кривой улыбкой сказал он.

Николаша молча смотрел в сторону.

– Матвей Александрович! Погодите!

– Николай Викентьевич? Мое почтение!

– Вы на прииск едете? И я туда ж. Позвольте вам компанию составить? Каурку моего привяжем… за приятным разговором и дорога короче…

– Я, признаться… Что ж из меня за собеседник-то? Вы будто не знаете?

– Вы и есть нынче для меня собеседник, Матвей Александрович! Уж поверьте! – Николаша выпучил глаза, тряхнул чубом. – Надоели разговоры ни о чем, делание ничего… От любого развлечения более утомиться можно, чем от дела. Вы согласны?

– Пожалуй…

– Вот я и утомился! И решил свою жизнь поменять в коренном основании. Делом заняться. Получил матушкино и батюшкино благословение… А они мне вас день и ночь в пример ставили… Вот, мол, человек, своей волей выбился и как дело преотменно знает… Я прежде, честно вам скажу, – Николаша смущенно хихикнул, – от таких-то словес злобу на вас копил… Знаете, когда все время кого-то в пример ставят… А теперь понял: по-детски все это, недостойно…

– Это все ладно, а чего ж вы от меня теперь-то хотите? – Печинога недоуменно поднял брови, однако позволил Николаше привязать Каурку к оглобле и подвинулся, освобождая место в возке.

– Да покуда и ничего. Хоть поговорите со мной.

– О чем же, позвольте узнать? Светских тем я не знаю, а в горном деле вы, пожалуй, не мастак…