Холодные игры

Само действие было сумбурным и плохо поставленным. Гордеев, приподнявшись в санях, пытался выяснить, где находятся Печинога и хозяева лавки (родственники гордеевского приятеля-самоеда). Рабочие, увидев Ивана Парфеновича, вроде бы слегка пришли в чувство, выдвинули каких-то самодеятельных ораторов и стали говорить что-то про штрафы, пенсии, гнилую солонину, безопасность в раскопе и прочие насущные, вполне понятные для приискового люда вещи. Гордеев при посредстве Емельянова и Дубравина начал что-то выяснять и обещать. Какое-то время казалось, что тем все и обойдется.

Но вдруг (я со стороны смотрела – как будто спичку кто поджег) все как-то сразу смешалось. Николаша куда-то исчез, а после появился с незначительным человечком, которого взашей почти вытолкнул вперед толпы. Человечек отчаянным голосом начал Гордеева в чем-то обвинять, как будто тот у него что-то такое несусветное украл. Иван Парфенович, вместо того чтобы человечка окоротить, покраснел, потом побледнел и откинулся в сани. Человечек тут же испарился, словно морок, а толпа опять возбудилась и начала что-то нечленораздельное орать.

Знаешь, на какой-то момент она (толпа) отчетливо сделалась единым живым существом, у которого было много рук, голов, глоток, но почему-то совершенно не было мозгов. Коронин что-то такое рассказывал про колонии клеток, которые в океане плавают, вертят специальными хвостиками и жрут все что ни попадя. Вот это оно и было. Я видела такую колонию из людей впервые в жизни и не хотела бы увидеть еще раз.

Каденька с Надей бросились к Гордееву, я же вылезла из саней и отошла в сторону, к невысокому обтаявшему сугробу, с которого все было видно (на нем, еще до меня, стояли две молодые бабы. Одна, с тусклыми глазами, молча лузгала орешки, другая подпрыгивала, почесывалась и непрестанно повторяла: «Ах ты ж господи! Ну ах ты ж господи!»).