Холодные песни

Связались с теплоходом «Шага». Дрейфуем навстречу, прячась за айсбергом. Маневровый ход. Сблизились в заливе Алашеева, вокруг мелкобитый лед. Сошлись с «Шугой», соприкоснулись, затихли. Забрали вещи погибших в Мирном. Отошли.

На свежей стенгазете – дикая мазня: отпечатки рук, лиц.

Океан постоянно играет с разумом, не только когда бушует. Не зря раньше считали, что море принадлежит Сатане, что демоны движутся водными путями.

Смерть в море. Мокрая смерть. Отвратительная, неправильная.

Лодка Харона, Стикс… Корабль мертвых…

В соседней каюте неустанно читают молитву. Не могу разобрать, кому принадлежат голоса. Анонимная монотонность сводит с ума.

Не читается. Не пишется.

Видел айсберг, вывернутый наизнанку.

14–15 марта

Над Молодежной фиолетово-черное дымящееся облако.

Воздух минус семнадцать. Вода плюс один. Блинчатый лед, сморози.

Заледенели шпигаты, и грязная вода из умывальника затопила каюты нижней палубы. Таскали с кухни ведра горячей водой, оттаивали.

Вечером открыл окно, чтобы проветрить каюту. Влетело что-то похожее на шаровую молнию. Только красная, с черными прожилками или трещинами. «Молния» вращалась, и в этом вращении мне привиделось страшное обгоревшее лицо.

Я не двигался, дышал краем легких. Замер. Чтобы не обнаружила…

Лицо корчилось и безмолвно кричало.

Потом улетело.

16 марта

Прочитал рассказ «Вельбот». Мало что запомнил. Кажется, в рассказе изображена другая реальность, неуловимо тревожная, искаженная намеками. «Вельбот» похож на многословный слух, городскую легенду. Разболелись глаза.

На льдине загорают бескрылые пингвины. Пингвин с клубком синих кишок вместо головы.

Ночью – полная луна. Вода густая и черная. В черных айсбергах горят желтые окна.

18 марта

В тумане урчат моторы вездеходов. Обман. Там только вода и осколки льда. Молодежная осталась по другому борту.

Книга Павлова.

Где подвох, вывих, изъян, ключ? В названиях рассказов? В их числе? В первых буквах абзацев?

19 марта

Идем на Мирный.

Метет. По стеклу рубки ползут прозрачные щупальца снега.

Рефрижератор битком забит тушками императорских пингвинов – на чучела.

Рассказ «Карточка».

Метеоролог вешает над койкой фотографию дочери. Девочка похожа на маленькую кинозвезду. Ночью карточка падает со стены, и метеоролог находит ее утром на полу. У девочки размыта нижняя часть лица. Каждую последующую ночь фотография меняется. Лицо девочки все больше расфокусируется, превращается в неясное пятно. А потом, словно одумавшись, ночь за ночью начинает обретать четкость. Косматый контур, длинные клыки, звериные глаза… Не выдержав этой пытки, метеоролог рвет карточку и бросает клочки в море. И тут же получает из дома страшную радиограмму.

21 марта

Начался шторм.

Теплоход качается и вздрагивает, будто киль бьется о хребет доисторического монстра. Что-то с правым винтом, видимо, зацепили льдину и погнули лопасть. Чтобы погасить вибрацию, увеличили обороты на левом винте.

Над палубой тучи брызг, мокрый дым.

Средний ход.

Видел, как директор ресторана бросил в море замороженную тушку барана.

22 марта

Штормит на восемь баллов.

Сбавили ход.

Я лежал в каюте и слушал злобный посвист снежного ветра. Во рту скопилась желчь, пустой желудок истязали рвотные спазмы.

Волна сильно била в корму. Удары отдавались в стальных внутренностях судна, пробирали от наружных заклепок до кладовых катакомб, докатывали до верхней палубы. Я чувствовал эти тягучие удары позвоночником. Койка подпрыгивала, когда на килевой качке винты теряли воду. Но я все лежал, будто парализованный, смотрел на проступившее из подволоки красное шершавое лицо, не выдержал и зажмурился.

Провалился в штормовую дрему, из которой меня вырвал ужасный удар.

Переборки загудели и затряслись, окно лопнуло в оглушительном потоке воды. Каюту опрокинуло, вздыбившаяся койка-диван ударила в спину, и я полетел в тартарары. Приложился спиной о соседнюю койку – из легких вышибло весь воздух – и рухнул на пол. В разбитое окно ворвался штормовой ветер.

В ушах стоял грохот. На голову лилась ледяная вода. Поток иссяк. Я долго не мог вздохнуть. Ползал на коленях в темной каюте, шарил по залитому полу руками. Нашел стену и вскочил на ноги. Долго прощупывал грудь, чтобы услышать собственное сердце.

Судно стонало.

Я поспешно оделся, как солдаты под огнем. В наспех натянутых штанах и куртке выбрался в коридор.

Что это было? Мы врезались в айсберг, проскочивший мимо радара во время сдачи-приема вахты? Может, другое судно? Но столкновение вызвало бы серию ударов, и крен был бы намного сильнее…

Около меня по коридору брел человек, выглядывал что-то в воде под ногами, ругался. Бледное лицо, кривящиеся губы, страх в глазах.

Бухгалтерша стояла в дверях каюты в ночной рубашке и пыталась уложить наэлектризованные волосы, торчащие вверх огромными космами.

– Что случилось? – спросила она.

– Пока не знаю, – ответил я.

– Стойте! Не оставляйте меня одну! – заорала она вслед.