Холодные песни

Из правой ноздри Клыча текла густая струйка крови. Он попытался отползти в сторону, но Радик наступил ему на ладонь. Клыч вскрикнул, его глаза сделались загнанно-безумными, он завертел головой, словно не зная, чего опасаться больше: нарастающего глубинного звука или раздавившего его пальцы парня.

– С тобой я не боюсь, – сказал Радик звонкой пустоте, а затем убрал ботинок с кисти Клыча и выстрелил ногой в подбородок. Будто пробил пенальти.

Клыч тяжело качнулся назад, ловя беспомощными руками ногу-обидчицу, свою единственную надежду, пальцы скользнули по ботинку, и он рухнул в яму, которая уже казалась Элеру бездонной (нет, он был уверен в этом, как и в том, что настоящий самурай на его месте не стоял бы каменным истуканом).

Из провала выплеснулся полный страдания крик.

Радик издал короткий смешок.

Элеру подчинялись только глаза. Он видел, как кореш Клыча ползет на четвереньках к двери. Как Радик хватает его за шиворот футболки и тащит обратно, как бьет кулаком в затылок, в шею, механически, без разбора. Смотрел на это, словно через грязную витрину. В ушах гудело. Звук превратился в противную трель (стрекотание горящих сверчков) и теперь исходил не только из норы – из горла Радика.

Разум Элера на секунду затуманился. Через Кашгарские ворота в город входили караваны, над Великим Шелковым путем поднимались облака алой пыли, стоящие вдоль дороги безумцы пели бессвязные песни, стенки бесконечных колодцев содрогались от ударов когтистых лап…

Из норы показалась голова чудовища: темно-зеленая, с двумя парами глаз и частоколом игольчатых зубов. Распахнутую пасть обрамляли щупальца и усики-антенны. Голова твари наполовину пряталась в панцирном кольце. Из бурой хитиновой брони торчали две широкие короткие лапы – лапы гигантского крота.

Плосколицый пронзительно заверещал. Радик толкнул парня к краю, и трехпалая клешня смахнула лицо вместе с криком. Воздух окрасился красными брызгами. Тело рухнуло в дыру.

Тварь неуклюже подалась из норы, расправила над продолговатым телом крылья – из двух длинных чешуек они превратились в треугольные паруса – и захлопала ими. Помещение наполнили чирикающие звуки. Тот самый стрекот, который вначале показался Элеру мелодичным. Его издавали трущиеся друг о друга крылья.

«Как она распрямляет их под землей? – будто во сне подумал Элер. – Сколько же там места?»

Радик присел напротив поющего чудовища. Он насвистывал. Глаза в глаза.

– Не бойся, – сказал Радик.

Элер различил золотистый блеск – от дыхания Радика на морде огромного насекомого зашевелились шелковистые оливковые волоски, – а потом два длинных тонких щупальца потянулись к человеку, обнюхали, потрогали… и присосались к шее под челюстью.

По телу Радика прошла волна дрожи.

И тогда Элер закричал. Это был не крик ужаса, не только он.

Это был самурайский удар в самое сердце опутавшего тело страха.

4. СВЕТА

– Лиль, ну хватит. Вот еще, нашла по ком слезы лить.

– Ты видела, как он на меня посмотрел? – всхлипывала Лиля. – Видела?.. Как на пустое место…

– Да он сам пустое место! А ты, апельсинчик, – Света погладила по мягкому ворсу ярко-оранжевой кофты, – мечта для любого!

– Ага, как же…

– Так же! Вон Радик слюни пускает и уже давно, мне Эл сказал. Ну хватит…

За окнами вагончика темнело. Две лампочки сочились густым желтым светом. Света подумала о строительном городке, о районе Чиланзара, о Ташкенте… Мысль растеклась по бескрайним равнинам, полетела над полынью и верблюжьей колючкой, над выгоревшими осокой и мятликом.

Узбекистан. Сухая земля, сухие люди, а Лиля – влажная, ранимая.

Сухие люди? Тут она, конечно, перегнула… Элер, ее Элер, вон какой живой, бойкий, точно весенний ручей, всего один вечер вместе, а уже несет ее, делится накопившимися за зимнюю спячку словами. О городе, о землетрясениях, сильных, страшных, не раз природа Ташкент трепала, люди и здания гибли, трясла и толкала, последний раз – двадцать лет назад, за два года до рождения Элера…

В отличие от Лили, Свету не смущала разница в возрасте. Да, она старше Элера, и что с того? Ведь главное – откликаться на настоящие чувства. Не упустить то, что рядом.

Элер был так похож на Юрия Гагарина, его азиатскую версию. Во внутреннем кармане Светиной куртки, висящей у двери, лежала небольшая фотография, которую она вырезала из заметки в «Комсомольской правде» и уплотнила клейкой лентой. Она влюбилась в доброе открытое лицо Гагарина пять лет назад (как и половина девушек страны, наверное). Первый человек в космосе. Самый лучший и правильный. На фотографии Гагарин был в скафандре, с открытым стеклом шлема; снимок сделали на космодроме Байконур.

«Элер – мой Гагарин, – подумала Света, поглаживая подругу по распущенным волосам. – И Лилька своего Гагарина найдет, обязательно. Вот только перестанет засматриваться на щеголей в блестящих туфлях, нос от простых парней воротить, и тогда…»

Света задумчиво улыбнулась.

«Главное – не упустить свое».