Холодные сердца

– Не сомневайтесь! В лучшем виде устроим! Горы свернем и океаны перекопаем! Трепещи, злодей! Недельский идет на тебя, на вы!

Он выскочил из участка, широко распахнув дверь. Фёкл Антонович с тоской посмотрел ему вслед. Что делать, если не было у него никого лучше, кто бы избавил от грядущих бедствий. Таких бедствий, что и сказочную жизнь можно не увидеть. Вернее, придется наблюдать со стороны, как другие пользуются благами, что должны были принадлежать ему. От мыслей этих настроение Фёкла Антоновича окончательно испортилось.

Женское сердце неисчерпаемо на сочувствие. Чем старше оно становится, тем больше в нем запасено сострадания и прочих достоинств. Стоит попасться под руку несчастному существу, вроде котенка или юноши, оскорбленного до самой селезенки, как на него изливается неиссякаемый поток доброты и опеки. Хозяйка скромного домика на Зоологической улице, мадам Матюшкова, была ярчайшей иллюстрацией этого загадочного явления природы.

Дети ее давно вылетели из отчего гнезда, внуки посещали на Рождество, а муж покоился на сестрорецком погосте. Так что все нерастраченные силы она посвящала постояльцам. За скромную плату предоставляла комнатку с мягкой периной и стол, да какой! Мадам Матюшкова закармливала обильными завтраками, угощала сытными обедами и заставляла съедать необъятные ужины. Денег, которые она выручала, не хватало бы и на треть такого стола. В добром сердце Матюшковой не было ни капли корысти.

Нынешний день стал для хозяйки редким испытанием. Сначала пристав ворвался в дом и выволок милого мальчика. Несколько часов она провела в полной растерянности. А когда молодой человек вернулся в полицейской шинели, под которой прятал кальсоны, то сердце доброй женщины чуть не выпрыгнуло вон. Таким он выглядел несчастным, разобиженным и совершенно беззащитным, что Матюшкова чуть не бросилась обнимать его, как родного сынка. Все-таки вольности постеснялась и ограничилась выкатыванием на стол всего, что попало под руку на кухне и в кладовке.

Когда Николя вышел в столовую, стол ломился от закусок и пыхтел горячий самовар. От еды он отказался, какая еда полезет в горло после такого? Уговоры Матюшковой были столь неотвязны, что Николя сдался. Он решил, что съест совсем немного, буквально капельку. Но как только перед ним разлеглась яичница с салом и помидорами, а за ней прочие домашние вкусности, обида уступила место здоровому голоду. Молодое тело требовало возместить моральные страдания обильной едой. Николя наворачивал за обе щеки, не замечая, что иногда по-детски всхлипывает. Мадам Матюшкова стояла в сторонке и утирала слезы умиления. Так хорош был ее постоялец в этом пиру.

Чудесную сцену разрушил господин, который появился словно из воздуха – так показалось Матюшковой, – уселся за стол без приглашения и шляпу повесил на самовар.

– Будете столько трескать, Гривцов, ни в один пиджак не влезете, – сказал он, осмотрев столовую. – Не стыдно объедать вдову чиновника, мать двоих детей и заботливую бабушку четырех внуков?

Мадам Матюшкова уже руки в боки уперла, чтобы поставить наглеца на место, но тут ее милый мальчик попросил не беспокоиться, это его друг, и вообще, не могли бы их оставить вдвоем. Больше всего ей хотелось погладить мальчика по голове, но она обуздала порыв, наградила незваного гостя строжайшим взглядом и удалилась в сад, чтобы освежиться. Нечего сказать, довели женщину.

– Чудесная у вас хозяйка, Гривцов, золотое сердце, и готовит отлично, мне бы такую, – сказал Ванзаров, наблюдая, как она уходила через веранду. – Небось, стояла перед приставом насмерть, защищая птенчика.

Гривцов отодвинул тарелку с оладьями, украшенными шапкой сметаны, и тяжко, от всей оскорбленной души, вздохнул.

– Я и сопротивления оказать не успел. Скрутили сонного.

– Зато какой фантастический побег! В одних кальсонах через весь город. Это надо было видеть. Жаль, не случилось фотографа из журнала «Нива». Таким снимком были бы увешаны все избы в России!

Николя совсем опустил голову.

– У меня не осталось другого выхода…

– Понимаю. Назваться сотрудником сыскной полиции – гордость не позволила. Лучше послать паническую телеграмму: «Арестован Сестрорецкой полицией ТЧК Погибаю ТЧК Не виновен ТЧК Спасите».

– Родион Георгиевич, ну, пожалуйста…

– Нет, стиль блестящий. Четкий, выверенный, острый.

– Умоляю вас, не надо, мне и так плохо…

– Верю, – сказал Ванзаров, закидывая в рот кусочек домашней колбасы. – Надо было старших слушать. Я же говорил, что любовь к пирожным до добра не доведет. И вот, извольте, – спасай вас из погреба.

Гривцов хоть и страдал морально, но удивления не скрыл.

– Откуда про пирожные узнали?

– Не важно. Так что там у Фомана случилось?