Холодный человек

Вот и знакомые двери. Испытывая некоторую робость, Вера вошла внутрь. Здесь все было по-прежнему. Толкались какие-то люди, не то пришедшие подавать объявления, не то принесшие материалы для публикации. Пахло до боли знакомо – бумажной пылью, табачным дымом и мышами. Вера, вдыхая столь привычный аромат, чуть не прослезилась.

Она толкнулась в секретариат. Закрыто. Осторожно миновав вход в приемную, она отворила дверь в корректорскую. Так и есть, ответсек тут: читает полосы.

– Здравствуйте, Захар Семенович, – неуверенно произнесла она.

Ответсек поднял голову, сверкнув блестящей лысиной и линзами очков, и тут же усмехнулся.

– Ах, это ты, – хмыкнул он. – Государственная преступница явилась сдаваться? Или нет? Или желаешь продолжить террор? Только меня, пожалуйста, не тронь! Умоляю! У меня дети… и внуки тоже. Ведь я тебе ничего не сделал. А виновника своих бед ты уже покарала.

Тон ответсека был явно ерническим, и в другое время Вера дала бы ему достойную отповедь, однако сейчас она решила вести себя тише воды ниже травы…

– Я, Захар Семенович, только узнать пришла…

– Ах, узнать! Что же именно, прелестное дитя?

– Насчет работы… Как мне быть?

– Ах, насчет работы!.. Я бы тебя с удовольствием амнистировал, но дело в том, что ты уволена. Поэтому тебе нужно идти к главному.

– К главному? – переспросила Вера.

– Да, к Павлу Борисовичу. А он изволит пребывать на больничной койке.

– Неужели я его так сильно покалечила?

– На мой взгляд, не особенно, но ты же знаешь нашего шефа. Он раздул факт твоего нападения на него до гомерических размеров. Всем и каждому Павел Борисович твердит: на него напали террористы… или гангстеры, в зависимости от того, кто спрашивает о его самочувствии. Между прочим, никто, кроме сотрудников редакции, даже не знает, кто на него набросился: мужчина или женщина. Не знают даже, сколько всего было нападавших. Городской номенклатуре он толкует, что на него совершено нападение по политическим мотивам, а своим друзьям-коммерсантам – мол, пытался опубликовать весьма откровенную статью об итогах приватизации. Не дали! – Захар Семенович визгливо засмеялся.

Ответственному секретарю по фамилии Кукиш (уж не удивляйся, читатель, каких только фамилий не встретишь на просторах матушки-России) было лет шестьдесят с большим хвостиком. Похож он был на подслеповатого крота из мультфильма про Дюймовочку. Ни детей, ни тем более внуков (несмотря на его уверения) у Захара Семеновича не имелось, поскольку он был убежденным гомосексуалистом. Однако свою сексуальную ориентацию он не афишировал, как не афишировал и национальность. Хотя и то и другое являлось «секретом Полишинеля». В его советском паспорте, в пятой графе, черным по белому было написано «украинец», однако жители города, те, что постарше, хорошо помнили его отца, заведующего керосиновой лавкой, носившего фамилию Кукес. Над своим низкопоклонством перед начальством он и сам иронизировал, а слабохарактерность выдавал за доброту. В остальном же Захар Семенович был неплохим человеком и весьма опытным газетчиком.

– Так вот, Вера, если хочешь снова сесть на это место, придется тебе идти к Павлу Борисовичу в больницу и упасть ему в ноги.

– Никуда я падать не буду, – возразила Вера.

– Это я фигурально выразился, но на твоем месте упал бы в прямом смысле.

– За такую зарплату?

– Не надо, Вера! Чего же ты приперлась, если тебя деньги не устраивают?

– Где он лежит? – не вдаваясь в объяснения, спросила наша героиня.

Через пять минут она уже садилась в маршрутку, которая останавливалась как раз напротив роддома № 3, где и пребывал страдалец. Этому обстоятельству не стоит удивляться. В данном лечебном учреждении имелся платный стационар, считавшийся лучшим в Сорочинске. В нем лежали не только (и не столько) роженицы, но и вполне зрелые мужчины. Находилась здесь в основном публика, по каким-либо причинам желающая сказаться смертельно больной.

Пребывать в стенах роддома называлось в среде осведомленных лиц – «лечь на сохранение».

Вера остановилась перед дверью матового стекла, проход за которую охранял дюжий мужчина в расцвете лет, в белом халате, внимательно изучавший журнал «Playboy».

– Вы к кому? – спросил мужчина, откладывая журнал.

– К Величко, – сообщила Вера.

– Вас ждут?

Вера несколько замялась, но тут же уверенно кивнула.

Молодец в белом халате внимательно осмотрел Веру. В ответ та выдала ослепительную улыбку. Улыбка, видимо, удовлетворила молодца, поскольку он нажал какую-то кнопку, и дверь с мягким шорохом распахнулась.

– Девятая палата, в самом конце коридора, – сообщил страж.

Вера вновь призывно улыбнулась и проскользнула внутрь.

Коридор в свете невидимых ламп, чей свет отражался от только что протертого белоснежного кафеля, которым от пола до потолка были выложены стены, сверкал, как пасхальное яичко. Здесь даже запах был не заурядно больничный (смесь ароматов хлорки и прокисшей пшенной каши), а благоухало какими-то цветами, не то сиренью, не то жасмином.