Холодный дом

– Я могу посоветовать тебе, Джордж, – уверенным тоном говорит заводчик, – как не проделывать этого и все-таки достигнуть своей цели. Посмотри на нашу мать, подумай о ней, вспомни, как волновалась она, когда нашла тебя! Ты думаешь, можно хоть чем-нибудь заставить ее сделать такой шаг во вред любимому сыну? Ты думаешь, есть хоть малейший шанс на ее согласие, и она, наша милая, любящая старушка, не будет глубоко обижена подобным предложением? Если ты так думаешь, ты ошибаешься. Нет, Джордж! Лучше примирись с тем, что тебя не вычеркнут. Я полагаю, – говорит заводчик, с улыбкой глядя на брата и забавляясь задумчивым и глубоко разочарованным выражением его лица, – я полагаю, можно все устроить и без вычеркиванья.

– Как же это, брат?

– Если уж тебе так хочется, можешь сам потом сделать завещание и распорядиться, как тебе угодно, наследством, которое ты, к своему несчастью, получишь.

– Это верно, – говорит кавалерист, подумав. И, положив руку на руку брата, застенчиво спрашивает: – Ты не откажешься передать это своей жене и детям?

– Конечно, нет.

– Спасибо. И ты не против сказать им, что хоть я, конечно, бродяга, но – просто шалопай, а не подлец.

Заводчик соглашается, подавляя добродушную усмешку.

– Спасибо. Спасибо. У меня гора с плеч свалилась, – говорит кавалерист и, глубоко вздохнув, кладет руки на колени, – а ведь я давно уже твердо решил добиться, чтобы меня вычеркнули!

Братья сидят лицом к лицу, очень похожие друг на друга, но кавалерист отличается от брата какой-то неуклюжей простотой и полной непрактичностью.

– Так вот, – продолжает он, стараясь позабыть о своем разочаровании, – теперь, чтобы с этим покончить, поговорим вообще о моих планах на жизнь. Ты поступил по-братски, когда предложил мне обосноваться здесь и занять свое место в той жизни, которую ты создал своим умом и деловитостью. Горячо тебя благодарю. Это более чем братский поступок, как я уже говорил, и я горячо тебя благодарю, – говорит Джордж и долго жмет руку брату. – Но, сказать правду, брат, я… я вроде сорной травы, и сажать меня в хорошо возделанный сад теперь уже поздно.

– Дорогой Джордж, – возражает старший брат, глядя ему в лицо с доверчивой улыбкой и сдвинув густые прямые брови, – предоставь это мне и позволь мне сделать попытку.

Джордж качает головой:

– Я знаю, ты, конечно, мог бы найти мне работу; но это не нужно… не нужно, дорогой мой! Кроме того, оказалось, что я кое в чем могу быть полезен сэру Лестеру Дедлоку, с тех пор как он заболел… из-за семейных неприятностей; а ему легче принять помощь от сына нашей матери, чем от любого другого человека.

– Что ж, дорогой Джордж, – говорит брат, и легкая тень омрачает его открытое лицо, – если ты предпочитаешь служить в домашней бригаде сэра Лестера Дедлока…

– Ну вот, брат! – восклицает кавалерист, не дав ему договорить, и снова кладет руку на колено. – Ну вот! Тебе это не нравится. Но я на тебя не обижаюсь. Ты ведь не привык к тому, чтобы тебе приказывали, а я привык. Ты сам умеешь держать себя в полном порядке и подчиняться собственной дисциплине; а мне надо, чтобы меня держали в руках другие. Я и ты – мы привыкли жить по-разному и смотрим на жизнь с разных точек зрения. Я не говорю о своих гарнизонных повадках потому, что вчера чувствовал себя тут у вас совсем свободно, да, наверное, вы о них и не вспомните, когда я уеду. Но в Чесни-Уолде мне будет лучше – там для сорной травы больше простора, чем здесь; да и нашей милой старушке будет приятней, если я останусь при ней. Вот почему я решил принять предложение сэра Лестера Дедлока. А когда я через год приеду сюда и буду посаженым отцом у Розы, и вообще когда бы я сюда ни приехал, у меня хватит ума оставить «домашнюю бригаду» в засаде и не давать ей маневрировать на твоей территории. Еще раз горячо благодарю тебя и горжусь тем, что ты положишь начало роду Раунсуэллов.

– Ты знаешь себя, Джордж, – говорит старший брат, пожимая ему руку, – и, может быть, ты даже лучше меня самого знаешь меня. Иди своим путем. Иди, только бы нам с тобой снова не потерять друг друга из виду.

– Не бойся, не потеряем! – отзывается кавалерист. – А теперь пора уже мне сесть на коня и тронуться в обратный путь, брат, но сначала я попрошу тебя: будь так добр, просмотри одно письмо, которое я написал. Я нарочно привез его с собой, чтобы отослать отсюда, – боялся, как бы той, кому я пишу, не стало больно, если б она увидела, что письмо пришло из Чесни-Уолда. Переписка – это вообще не по моей части, а насчет этого письма я особенно неспокоен, потому что мне хочется, чтобы оно вышло искренним и деликатным вместе.

Тут он передает брату письмо, написанное убористо, бледноватыми чернилами, но четким, круглым почерком, и брат читает: