Холодный город

Среди вампиров попадаются и глупые, и неловкие. Иногда солнечный свет прерывает нападение, иногда жертве удается спастись. Тогда она заболевает, обращается, а затем питается, не убивая своих жертв. То есть старается не убивать. Но в процессе она создает новых вампиров, и в скором времени начинается эпидемия.

Воображение Таны тут же нарисовало ей картину: Габриэль стоит перед испуганным вампиром, который, бурно жестикулируя, рассказывает, какую страшную ошибку только что совершил.

Она изо всех сил старалась не засмеяться.

– Каспар Моралес был другим, – сказал Габриэль. Услышав это имя, Люсьен напрягся. – Он не помнил, кто его обратил. Ему показалось, что кто-то за ним идет, а потом на него напали в темном переулке. Очнулся он дома. Окна были занавешены, а на стене кровью написано: «Передавай смерти привет». Как будто его обратили, чтобы пошутить.

Люсьен не двигался.

– И кто же мог это сделать? – спросил он безразличным тоном.

Габриэль снова повернулся к Тане, и она вдруг поняла, что выступает сейчас в роли судьи.

– За месяц до обращения Моралеса я убил пять черноволосых и темноглазых вампиров. Всех издали можно было принять за моих родственников. Трое женщин, двое мужчин, похожих на моего брата или сестру. Они рассказывали странные истории о том, как их обратили. На всех, когда они очнулись, была нелепая старомодная одежда и украшения, как будто кто-то специально их так одел. У одного из мужчин даже оказался при себе старый дуэльный пистолет.

Скука – худший враг того, кто живет вечно. Все мы ищем способ развлечься. Люсьен предпочитает… как бы это сказать… Мелкие пакости.

Тана вздрогнула. Вызванный инфекцией озноб вернулся, но пока ей удавалось не обращать на него внимания.

– Ладно, – сказал Люсьен. – Хватит.

– Мне казалось, что я убиваю призраков. Снова и снова, – продолжал Габриэль. – И в последний раз я не смог этого сделать. Я отпустил Каспара. Я его отпустил, но не я его обратил. Это сделал ты, Люсьен. Ты обратил их всех, чтобы посмотреть, что я стану делать. Потому что тебя развлекает жестокость. И ты не предашь меня потому, что тогда я расскажу свою историю Пауку, и следующие десять лет ты проведешь в клетке рядом со мной.

Тана молча смотрела на них, потрясенная тем, что сказал Габриэль. Значит, конец света наступил просто потому, что кто-то развлекался?

– У тебя нет доказательств, – сказал Люсьен. – Только слова.

Габриэль пожал плечами.

– Если ты действительно так думаешь, почему же ты так долго молчал? – снова спросил Люсьен. Его трясло от гнева, готового вырваться наружу. Его высокомерные губы подрагивали. Он боится, поняла Тана. Боится того, что сделает с ним Паук, если узнает. А может быть, и не только Паук. Может быть, все древние вампиры соберутся вместе и разорвут его на части, как сделали это с Каспаром Моралесом. Может быть, он боится даже людей, которые наконец получат виновного в том, что произошло. Неудивительно, что Люсьен благодарил Габриэля за то, что тот изменил мир. Каждый раз он на самом деле благодарил себя.

Но страх делал его опасным. Тана видела на лице Люсьена с трудом удерживаемую жестокость, видела ненависть, вспыхнувшую в красных глазах. Если Габриэль хотел быть уверенным в Люсьене, показав ему власть, которую имеет над ним, то он ошибся.

– Я молчал, потому что мне нравилось видеть тебя свободным, – сказал Габриэль.

Люсьен резко пересек комнату, как будто не мог больше его слушать. Он открыл дверь:

– После сегодняшней ночи мы оба будем свободны. Освободимся навсегда. Если ты, конечно, не облажаешься.

Он хлопнул дверью так, что стена затряслась. Габриэль упал на кушетку и закрыл лицо руками. Потом посмотрел на Тану со странным выражением лица:

– Ты, должно быть, презираешь меня.

Она соскользнула с кровати и покачала головой.

– Теперь мне лучше, – сказал он. – По крайней мере, иногда я чувствую себя лучше. Раньше все было как во сне. Картина не складывалась. А теперь… Теперь я представляю, как все это было страшно. Как все это должно быть страшно.

– Как ты тогда сказал? «Понадобится река крови, чтобы все это смыть»? Я смотрела трансляцию одной из твоих ночей. Кажется, ты принял все лекарство за один раз. И кажется, оно тебе помогло.

Тана вспомнила, как он склонился над горлом той девушки, опираясь коленом на край стула, как накрыл ее тело своим. Она вздрогнула, но не от страха.

– Я действительно это сказал? – спросил он. – Звучит, как бред сумасшедшего.

Тана рассмеялась и села на подлокотник кушетки. Он обнял ее холодной рукой и удивительно человеческим жестом притянул к себе. Тана соскользнула на подушки и опустила голову ему на плечо.

– Как ты? – тихо спросил он.

– Ну, – сказала Тана, – ни один из моих новых нарядов не живет дольше нескольких часов.

Он улыбнулся, посмотрел на ее платье и отвел глаза:

– Кожу можно вытереть.

В его объятиях Тана чувствовала себя так, будто оказалась на очень опасном свидании. Она вспомнила его поцелуй, когда ее рот был полон крови, а за спиной вставало солнце, и задумалась, захочет ли он поцеловать ее еще раз.