Холодный мир

Однако пока соответствующие меры не были приняты, иностранные корреспонденты успели передать еще несколько «сенсационных» сообщений. В сводку ТАСС от 3 декабря попала статья из «Нью-Йорк Таймс», в которой говорилось о недовольстве Сталина итогами Лондонской конференции министров иностранных дел и проводилась связь между возвращением Молотова из Лондона и последовавшим затем отъездом Сталина в отпуск[57]. Сталин прочитал это сообщение 4 декабря. Вскоре он ознакомился также с информацией английского агентства «Рейтер» от 3 декабря, которое объявило о том, что в Советском Союзе происходит ослабление цензуры в отношении иностранных корреспондентов. Агентство приписывало новый поворот в политике Молотову, ссылаясь на заявление Молотова по этому поводу на приеме в честь представителей иностранной прессы, устроенном 7 ноября[58]. Реакция Сталина была жесткой. Ночью 5 декабря он направил «четверке» требование навести порядок и найти виновного: «Если Молотов распорядился дня три назад навести строгую цензуру (Сталин имел в виду разговор с Молотовым по телефону по поводу корреспонденции в «Дейли Геральд». — Авт.), а отдел печати НКИД не выполнил этого распоряжения, то надо привлечь к ответу отдел печати НКИД. Если же Молотов забыл распорядиться, то […] надо привлечь к ответу Молотова»[59].

В ответной шифровке 6 декабря «четверка» признала, что Молотов разрешил в ноябре слегка ослабить давление на прессу, но отрицала заявления, приписываемые ему агентством «Рейтер». Встав на защиту Молотова, «четверка» попыталась свалить вину за «упущения» на отдел печати НКИД[60]. В очень резкой шифрограмме, отправленной во второй половине того же дня Маленкову, Берии и Микояну (Молотов демонстративно не был назван среди адресатов), Сталин назвал телеграмму «четверки» «совершенно неудовлетворительной», оценил ее как попытку «замазать вопрос». Молотова Сталин подверг предельно жесткой критике:

«Никто из нас не вправе единолично распоряжаться в деле изменения курса нашей политики. А Молотов присвоил себе это право. Почему, на каком основании? Не потому ли, что пасквили (иностранных корреспондентов. — Авт.) входят в план его работы? […] До Вашей шифровки я думал, что можно ограничиться выговором в отношении Молотова. Теперь этого уже недостаточно. Я убедился в том, что Молотов не очень дорожит интересами государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем. Эту шифровку я посылаю только Вам троим. Я ее не послал Молотову, так как я не верю в добросовестность некоторых близких ему людей. Я Вас прошу вызвать к себе Молотова, прочесть ему эту мою телеграмму полностью, но копии ему не передавать»[61].

И сами формулировки телеграммы, а тем более способ ознакомления с нею Молотова, предписанный Сталиным, были чрезвычайно унизительными и пугающими. Фактически Сталин заявлял о том, что выводит Молотова из руководящей группы, сокращает «четверку», оставшуюся на хозяйстве в Москве, до «тройки». Встревоженная «тройка» 7 декабря сообщила о выполнении указаний Сталина:

«Вызвали Молотова к себе, прочли ему телеграмму полностью. Молотов, после некоторого раздумья, сказал, что он допустил кучу ошибок, но считает несправедливым недоверие к нему, прослезился […] Мы сказали Молотову, что все сделанные им ошибки за последний период, в том числе и ошибки в вопросах цензуры, идут в одном плане политики уступок англо-американцам и, что в глазах иностранцев складывается мнение, что у Молотова своя политика, отличная от политики правительства и Сталина, и что с ним, с Молотовым, можно сработаться»[62].

В тот же день Молотов послал собственный ответ Сталину. Признавая, что допустил «фальшивое либеральничанье в отношении московских инкоров», совершил «грубую, оппортунистическую ошибку, нанесшую вред государству», он горячо покаялся:

«Твоя шифровка проникнута глубоким недоверием ко мне, как большевику и человеку, что принимаю, как самое серьезное партийное предостережение для всей моей дальнейшей работы, где бы я ни работал. Постараюсь делом заслужить твое доверие, в котором каждый честный большевик видит не просто личное доверие, а доверие партии, которое мне дороже моей жизни»[63].

Судя по всему, Сталин решил, что на этом рубеже конфликт следует заморозить. Через день, 9 декабря, он направил «четверке» (на этот раз включая Молотова) сравнительно мирную шифровку. Выговорив соратникам за то, что они «поддались нажиму и запугиванию со стороны США, стали колебаться, приняли либеральный курс», Сталин заключил: «но случай помог Вам, и Вы вовремя повернули к политике стойкости»[64]. Хотя Сталин не отказался от того, чтобы периодически атаковать соратников, дело о цензуре он положил под сукно до лучших времен[65].