Холодный суровый Кэш

подряд, начиная с завтра.

Когда я узнал об этом две недели назад, то был зол. Но мне хотя бы сообщили об

этом, прежде чем я приехал в дорогой район Лос-Анджелеса подписывать контракт.

Только на этих условиях в «КМГ» могли предложить его мне, и по правде, у меня не было

на них никаких рычагов давления.

Здоровье матери было итак дерьмовым до аварии, а теперь только ухудшалось. Ей

требовалась моя помощь, а гребаные судебные штрафы лишь накапливались. Она

повредила имущество в городском парке, когда разбила автомобиль. Слава богу,

пострадала лишь городская газонокосилка, парковые скамейки и ограда. Там мог бы быть

какой-то человек.

Однако, черт возьми, все это стоило денег.

Итак, я стану читать это гребаное псевдорэперское дерьмо с текстами,

отражавшими мое тюремное заключение больше, чем мне бы того хотелось. Но это не

худшее, что могло произойти. Мне просто нужно вспомнить, зачем я все это делал.

Может, когда-нибудь я стану знаменитым, как Джек Харрис и смогу принимать

собственные, черт их задери, решения.

А до тех пор я стану выходить на сцену и раззадоривать толпу. У меня всегда это

выходило.

Продолжу работать над собой. Взяв блокнот и ручку, я лег на белое постельное

белье кровати отеля, вспоминая нежную Эванжелину и записывая все о том времени, что

мы провели вместе.

50

Похоже, я нашел свою музу в совершенно неожиданном месте. «КМГ» привлекал

музыкантов-подражателей и фанатов. Но Эванжелина не была похожа на тех одержимых

славой людей, торчащих на кожаных диванах в облегающей драпированной одежде,

надеясь, что их заметят.

Эванжелина была не похожа ни на одну девушку, что я когда-либо встречал.

Вероятно, оттого, что в Ист-Хайтс их просто не было. Там не существовало

привилегированных девушек, никогда не заботящихся о таких вещах, как деньги на обед

или обувь. Не знающих, каково это – оберегать своих младших братьев и сестер от

алкогольной зависимости матери или жестокого отца.

Девушкам, с которыми я рос, приходилось бороться за выживание. Эванжелина

избежала всего этого, родившись в доме, где деньги ничего не значили, поскольку их

было слишком много. Она не знала, что такое разбитое сердце, с которым росли подобные

Джине девушки.

Все это пробуждало во мне желание защитить Эванжелину от всего, что может

причинить ей боль. Я хотел взять ее на руки и унести в какое-нибудь безопасное место,

потому что она понятия не имела, как ей повезло прожить двадцать один год, не заработав

каких-либо шрамов. В этом мире иметь широко распахнутые глаза и верить, что все

возможно – настоящий дар.

Я не знал, влекла ли меня, словно мотылька на пламя, ее невинность, но не мог

отрицать, что буквально отсчитывал минуты до того, как снова смогу увидеть Эви.

Вкусить ее губы.

Наполнить собой в самый первый для нее раз.

Входная дверь распахнулась, возвращая меня в реальность. Джина и Чад вернулись

домой с шестью банками колы и бутылкой дешевого рома. Фантастика.

– Эй, ублюдок, – сказал Чад. – Хочешь выпить?

Я пожал плечами. После утренней фотосессии все так закрутилось, что я почти

трахнул девственницу, лишь бы очистить голову. Но мне хотелось, чтобы все было по-

честному.

Джина распахнула дверь, а потом плюхнулась на диван, принявшись

подковыривать ногти. Мне было известно, что ногти она просто обожала. Независимо от

того, как туго было с деньгами, Джина всегда набирала достаточно, чтобы пойти и сделать

маникюр.

Меня это не волновало. Джина прошла жестокую школу жизни, и если сверкающий

красный лак притуплял ее боль, то так тому и быть.

Я лишь хотел, чтобы у меня было нечто, способное залатать те дыры, которые она

выколола на моем сердце. Способное залечить раны. Глядя на нее, я напрягся, а моя

51

челюсть сжалась. Мы до сих пор не разобрались с ней со всем нашим дерьмом. Однажды

ночью она просто оставила мою кровать и ушла к моему брату.

Делало ли это меня слабым ублюдком? Я не знал этого. Хотелось верить, что это

делало меня сильным, поскольку, черт побери, я не хотел толкать Джину с края, зная, как

близко она к нему подошла, ведь часто именно мне приходилось возвращать ее на землю

живых.

Я не хотел уничтожить Джину, высказав ей свои чувства. Отнюдь не это означало

быть мужчиной.

В какой-то момент у нас с ней была любовь. Может, это было по-детски. Любовь,

рожденная отчаянием глупцов, цепляющихся за все, что только способны найти. Однако

мы обрели друг друга.

Это что-то, да значило.

*****

Чад разлил ром и колу. Джина поджала губы.

В воздухе повисло напряжение, и мне захотелось уйти.

Джина сидела рядом со мной на диване, на ней были шпильки и обтягивающие

брюки. Блейзер, который она надевала с утра, сменился полупрозрачным топом с

просвечивающим черным лифчиком, ее волосы были собраны в тугой узел. Никакого

простора для фантазии.

Я не мог не начать сравнивать ее с Эви, на которой было платье и балетки. А еще у

нее были распущенные волосы и открытое сердце.