Холодный туман

А я в это время наседал на ведомого. На виражах, сам знаешь, «ишачок» дает сто очков вперед любому «мессеру». Я и заманивал немца на вираж при любой возможности, да только он тоже был не лыком шит, на эту удочку не шел. Но и прикрывать Дитриха все время ему становилось трудно, потому что я в любое время мог повиснуть у него на хвосте и врезать ему в задницу пару хороших трасс.

И вдруг я вижу, как Булатов сделал какую-то неудачную фигуру, на мгновение подставил бок «ишачка» под удар немца, тут же сразу немец выпустил короткую трассу, очень короткую, но «ишачок» будто напоролся на тугую волну, задрал нос — и через секунду свалился и штопор…

Микола на мгновение умолк, будто дли того, чтобы тяжело вздохнуть, и тут же продолжил:

— Слушай, Денисио, бывало с тобой такое, чтобы вот только секунду назад ты смотрел на белый свет ясными глазами, видел и небо, и землю под собой, и на той земле — леса да реки, а в тех лесах и на берегах тех рек гуляют, надев венки из цветов на головы, красивые девушки, и среди них одна — только твоя, и она тебе улыбается, а ты улыбаешься ей, потому что в таком светлом мире живой человек не улыбаться не может, и вот вдруг — мрак, полный мрак, темная ночь, вроде как конец света. Бывало, нет? Вот так у меня враз померкло в глазах, когда я увидал свалившегося в штопор комэску. Сколько это продолжалось, сказать не могу. Один миг, наверно, не больше. Решил я, что Дитрих срубил Булатова под корень — отсюда и этот мрак. А когда прояснилось, увидал такую картину: «ишачок» Булатова падает в штопоре, Дитрих со снижением подворачивает, чтобы добить комэску, а его ведомый, посчитав, небось, что теперь прикрывать своего хозяина незачем, прет на меня. И смалит по мне всеми калибрами. Скажи-ка, друг, что мне было делать? Вступать в драку со свастиками? Отсекать Дитриха от Булатова? Подставлять себя под удар вместо комэски? Я так и хотел сделать. Теплилась во мне маленькая надежда, что Булатов, если еще живой — или вырвет машину из штопора, или, на худой конец, выпрыгнет с парашютом. Но сперва мне надо было выйти из-под удара ведомого. А как выйти, если он прет на меня и лоб? Отвернуть? Враз расстреляет! Рвануть машину вверх? Влепит в брюхо. Ну, Денисио, решай. Как бы ты поступил?

— Я?

— Ты. А можешь и не отвечать, я и так знаю. О твоей тактике Федор говорил не раз. Тактика правильная: сцепи зубы и шпарь тоже в лоб. Другого выхода нет. Если противник не отвернет, значит, оба играете в ящик, оба с музыкой — потому что ни ты, ни он в штаны не наложили. Герои оба. Думаешь, среди немцев героев нет? Это только в газетах пишут, будто одни мы храбрые, а они — зайцы. Если б так было, и война давно бы закончилась. Согласен?

— Согласен. Шапками никого не закидаешь.

— Это точно. Вот тут, над самим виском прошла его очередь. Фонарь — вдребезги! Может, фриц и не струсил, отворачивал. Может, решил, что уже срубил меня и незачем теперь рисковать. Короче говоря — хотел уйти от прямого тарана «горкой» и подставил мне брюхо своего «мессера» в полной красе. Ох и вмазал же я ему, Денисио! Ох и вмазал! Видал ты когда-нибудь шаровую молнию величиной с верблюда? Я тоже до этого не видал. А тут — пожалуйста. Она самая.

— А Булатов? — спросил Денисио.

— Ах, Булатов, Булатов… — Микола горестно покачал головой. — Доведись мне и сто лет прожить, такого летчика наверняка не встречу. Чудо, а не летчик. Дитрих-то на чем наших хлопцев ловил? На штопоре. Я ж тебе об этом говорил. Вот Булатов — голову даю на отрез, что это так — и решил заловить немца тоже на штопоре. Поймать его в его же ловушку. Понял, нет? Сделал вид, как делал всегда и Дитрих, будто «ишачка» подранили, а может подранили и самого летчика, Булатов и свалил машину в «штопор». Свалил — и падает, и падает, конец, мол, пришел, добивайте меня, бедолагу. Немец и клюнул. Увидал, что и его, и Булатова ведомые сцепились, как волки, и подумал, конечно, что им не до него, а доконать падающего в штопоре русского соблазн велик, вот и пошел добивать. Пошел не спеша, дело-то верное. Мог бы и издали послать очередь, так нет, уж если наслаждаться победой, так наслаждаться до конца. Не круто пикирует с подворотом, небось, и улыбается, гад. Вот тут-то Булатов и раскрылся. Как ему удалось с такой быстротой вырвать «ишачка» из штопора, одному Богу известно. Дитрих, небось, и глазом не успел моргнуть, как комэск уже был рядом и тут же — из пушки по фонарю, по мотору. Мог бы и трассу еще послать, да уж незачем было. Пошел, пошел костерок к земле, кончилась недолгая песня фрица Дитриха.

— Значит, Булатов…

— Подожди, Денисио. Драка-то общая еще продолжалась. Да какая драка! Комэск приказывает: «Давай опять в карусель, Микола!»

А я и сам вижу: наседают фрицы, остервенели, сволочи, по двое, по трое кидаются на каждого нашего, как голодные псы. Мельком окинул я своих, сердце замерло: треть полка уже нету, а бой еще в самом разгаре, и фрицев еще тьма-тьмущая, и чем все это кончится, можно только предполагать: хорошим кончиться не может.