Холокост и православная церковь

В Компьенском лагере первое время были большие трудности с питанием, так как родные еще не могли присылать посылок, и заключенные питались, главным образом находя пропитание в мусорных очистках. По воспоминаниям соузников, «…видя голодных, обездоленных, на грани отчаяния находящихся несчастных, о. Димитрий не находил себе покоя, если не помогал». Когда начали присылать посылки, отец Димитрий Клепинин прежде всего ходил по этим несчастным и раздавал свои передачи. Видя это, друзья иногда делали священнику замечания, которые священник либо не замечал, либо отделывался шуткой. Необычайно стойко переносил он свои страдания, говоря, что Христос претерпел еще больше. Но издевательства над другими людьми отец Димитрий спокойно вынести не мог, вплоть до того, что они вызывали в нем физическую боль[207].

«Редко так ставился вопрос о трагизме судьбы человека, особенно несчастных людей, — отмечает Ф.Т. Пьянов. — В этом о. Димитрий очень сходен с матерью Марией, у о. Димитрия было проще, он не ставил проблем, но практически следовал всем заповедям Христа». Однажды, когда завязался разговор на эту тему, о. Димитрий сказал: «Если бы я не был священником, если бы я не делал этого, я был бы самым несчастным человеком… Мой, Богом данный мне путь спас меня, и я только горюю и грущу, что так мало делаю, вот здесь мы заключены, как будто и делать нечего, а сколько я не сделал, потому что ленив…»[208]

2 июня 1943 г. православное духовенство лагеря — священников Димитрия Клепинина, Димитрия Соболева и псаломщика Юрия Скобцова — поселили в одной комнате, а через несколько недель к ним присоединился и протопресвитер Андрей Врасский. Усилиями заключенного духовенства в одном из бараков устроили православную Церковь святителя Николая Чудотворца: из кроватей, к которым прислонены доски от столов, был сооружен иконостас. Т.Ф. Клепининой удалось переправить своему мужу антиминс, и стало возможным совершать ежедневные богослужения. Одно время при лагерном храме даже существовал церковный хор из заключенных. При этом Юрия Скобцова готовили к принятию священного сана.

Один из заключенных так вспоминал о пастырском служении отца Димитрия в Компьене: «Церковное богослужение, особенно Божественная литургия, были центром жизни о. Димитрия. Он сам часто говорил нам, что без литургии он ходит как потерянный, мало сил бороться против себя, своей самости и зла, вокруг нас лежащего. Без насилия, без уговоров, своим примером, разъяснениями он приближал нас к Святым Таинствам. Если нас не переселяли из помещения в помещение, а это бывало, мы служили ежедневно литургию и вечерню или всенощную. Он воспитал нас часто исповедоваться и причащаться, и действительно, мы участили эти Таинства, получая огромную помощь. Он часто грустил, что не может воздействовать на советскую молодежь. К нам в Компьень прибывала советская молодежь, бежавшая из разных лагерей, большинство из них сходились за обеденным столом, за столом был установлен определенный порядок, советская молодежь подчинялась этому (и другие относились к этому с уважением), но к церкви и к нашим молитвам они были чужды. Лишь позднее его попытки увенчались успехом… Христос, как личность, всегда был коррективом его жизни. Библия и Евангелие были постоянным его чтением в трудных условиях нашей жизни. У него были бессонницы, в нашей камере целые ночи напролет некоторые играли в карты. Он в углу под светом садился за карточный стол (другого стола не было) и до поздней ночи сидел с Библией или Пратом. Прочитанным он сейчас же делился. Сразу же по приезде в Компьень несколько человек попросили заниматься с ними, и он руководил кружком по изучению жизни Иисуса Христа, Библии и богослужения»[209].

Православное духовенство Компьенского лагеря приветствовало избрание в сентябре 1943 г. митрополита Сергия (Страгородского) Патриархом Московским и всея Руси. Так отец Димитрий Клепинин желал воссоединения Западно-Европейского экзархата с Московским Патриархатом и 18 сентября 1943 г. писал из лагеря митрополиту Евлогию: «Мы с большой радостью узнали о созыве собора и избрании Патриарха…»[210]

Друзья, оставшиеся в Париже, делали все, чтобы освободить отца Димитрия и других сотрудников «Православного Дела». Немецкий лютеранский пастор Петер, благосклонный к православным и влиятельный в кругах оккупационных властей, обещал помочь. При этом ставилось условие, что отец Димитрий заявит о том, что его деятельность при доме матери Марии ограничивалась священническими обязанностями. Тамара Федоровна сообщила ему об этом в тайной переписке, которую удавалось вести через отдельный американский сектор лагеря. Однако отец Димитрий решительно отказался в письмах от 19 мая и 2 июня 1943 г.: «В хлопотах обо мне ни в коем случае не надо отмежевывать меня от “Православного Дела”. Это бросает тень на него. Это как бы соглашение с обвинениями… Мы все равно несем ответственность и одинаково ни в чем не виноваты»[211].