Холокост в Латвии. «Убить всех евреев!»

Раздетые донага люди сгонялись к яме и расстреливались. Один из обвиняемых на рижском процессе, капрал Эрнест Вилнис, был не только простым стрелком, но и фотографом. Его «лейка», невзирая на строжайший запрет на любую съемку акций, сохранила для истории слонимский расстрел. После казни он с большой выгодой торговал фотографиями среди своих товарищей. Особенно ценились карточки, на которых были запечатлены раздетые догола молоденькие слонимские еврейки. За них без возражений платили по пять рейхсмарок. Сам Вилнис как раз в ту пору стал счастливым отцом и дома в Латвии его ждал в колыбели малыш, ничем не отличающийся от тех, кого он и его сослуживцы бросали в кровавую шевелящуюся яму еще живыми, чтобы не тратить на них патронов. Хочу добавить, что Эрнест Вилнис хранил фотографии, сделанные им в Слониме, вплоть до своего ареста, последовавшего в 1960 году. Зачем? Из ностальгии?

Вечером после расстрела за очередной бутылкой водки еще один офицер 18-го батальона, Франц Эглайс-Лемешонок, снисходительно бросал, отгоняя от лица, разгорячённого обильной выпивкой, жирных мясных мух: «С тридцати метров в затылок — это для меня пустяки…» Бывший слушатель католического духовного семинара нашел свое истинное призвание в деятельности, прямо скажем, далекой от поста и молитвы. Более того, он сумел выслужить себе два Железных креста.

18-й латышский полицейский батальон занимался не только решением еврейского вопроса в Белоруссии, но и воевал с партизанами. Один из жестоких боев произошел в деревеньке Налибоки. Этот бой красочно описывал в своем репортаже внештатный корреспондент газеты «Тевия» рядовой Язеп Зламенкс: «Пули свистят над головами наших… Костел в Налибоках занялся густым чадящим пламенем… Отрывистые слова команд… Пьянящий порыв атаки… Победа!»

Только Зламенкс ничего не писал о том, как пытали трех пойманных партизан братья Лусисы, как у одного из пленников рассыпали на спине порох в виде пятиконечной звезды и поджигали его, как топтали ногами и изо всех сил били прикладами другого, а потом, забив пленника до смерти, но так и не добившись от него ни слова, старший Лусис, пыхтя и отдуваясь, утирал с загорелого дочерна лба крупные капли пота и говорил брату с сокрушенным удивлением: «В иностранном легионе служил, всякое видал, шесть языков знаю, но таких упорных еще не встречал!» А третьего пойманного партизана, раненого, долго с хохотом топили в небольшом грязном прудике, а как только он пробовал выбраться, воду вокруг прошивали автоматными очередями.

Деревня Пузичи находилась в зоне деятельности партизан. Жители ее, наслушавшись историй о том, как поступают каратели с такими вот деревнями, рванули все в лес, но не успели… Каратели из 18-го батальона перехватили их, уходящих: «Э-э, бросьте, возвращайтесь домой, вы мирные люди, никто вас не тронет, вам некого опасаться!» Так на приличном русском языке уговаривали крестьян солдаты, одетые в какую-то странную, вроде бы и не немецкую форму. Испуганные и притихшие крестьяне медленно побрели обратно. А в Пузичах всех их, обманутых, загнали в большой сарай на окраине и сожгли заживо. Тех, кто пытался выскочить, расстреливали и забрасывали гранатами. В Пузичах каратели-латыши убили более семисот крестьян-белорусов и поляков. Причем на пепелище поставили табличку: «Здесь убито 700 партизан».

Старший лейтенант Эглайс-Лемешонок особенно любил выявлять скрытых пособников партизан, рассылая обычно по ночам группы своих людей, хорошо говорящих по-русски, по окрестным селам. Карателям было велено выдавать себя за партизанские дозоры. С каким удовольствием, и наслаждением даже, наблюдали полицейские радостную суету молоденьких медсестер в деревне Чучевичи, которые собирали «нашим миленьким партизанам» немудреную деревенскую снедь — серую картошку, соленые огурцы и немного хлеба. Потом этих девчонок схватили и насиловали, насиловали и били, били и насиловали. После расстреляли…

Немцы проводили планомерный террор против жителей Белоруссии. На 1 июля 1942 года на территории многострадальной советской республики активно действовали первые четыре латышских карательных полицейских батальона — 18, 24, 26-й и 266-Е. Оккупационные власти с успехом использовали своих ретивых помощников.

Выдержки из немецких документов.