Холоная Стена или империя с маленькой буквы

— Так вот, — перебил мысли вождя Астафьев, — до нас дошла информация, что на церемонии открытия памятника, где вы должны будете сказать речь, на вас могут совершить покушение. Мы усиленно работаем, задержали нескольких участников возможного покушения, но есть еще другие преступники, которых пока ищем. Это целая подпольная организация, но мы работаем, Василий Васильевич.

— Это хорошо, что работаете. Только как ты допустил это? Ты должен был пресечь в зародыше! Ты должен выявлять этих тварей, как только они начинают только думать о покушении!

— Мы все сделаем, Василий Васильевич.

— Я надеюсь. Ты же не хочешь, чтобы я пропустил это знаменательное событие? Или ты предлагаешь перенести мероприятие?

— Никак нет!

— Сколько тебе надо времени?

Астафьев сглотнул.

— Постараемся все сделать за десять дней.

— Неделя. Семь дней! Слышишь? Ступай. Завтра утром доложишь. Полный доклад, с фамилиями, связями, схемами и прочее… мне тебя не учить.

— Понял, Василий Васильевич. Я могу идти?

— Иди, Федор, иди. У тебя мало времени, давай работай.

Астафьев ушел, а Будин снова завалился в кресло с коньяком. Удивительно, но к новости о планируемом покушении он был совершенно равнодушен. Сколько уже было этих покушений, в том числе и планируемых. Но он все равно живее всех живых, ведь он Великий Вождь, а вожди не умирают.

Аркадия Ивановича арестовали утром. Об этом Павлу поведала жена деда Аркаши Любовь Сергеевна, когда он после работы, как обычно, забежал в гости к старикам. Женщина, вытирая слезы, рассказала, что рано утром пришли три человека в штатском, в сопровождении военных. Провели обыск. Изъяли радиоаппаратуру, какие-то бумаги и забрали Аркадия. Куда повезли его, в чем обвиняют, ничего не сказали. Павел был потрясен этой новостью. Он уже уходил, но его вдруг остановила Любовь Сергеевна.

— Паша, подожди!

Она отошла в соседнюю комнату, и спустя минуту вынесла бумажный сверток размером с книгу.

— Что это, Любовь Сергеевна?

— Они не смогли это найти. Аркадий Иванович просил, чтобы я передала это тебе.

— Мне?

— Да, тебе. Он предполагал, что за ним могут прийти, и просил, если это случится, чтобы я отдала тебе.

— Спасибо, Любовь Сергеевна.

Павел шел домой расстроенный. Это был донос, или же Аркадия Ивановича вычислили? Пользование радиолюбительской аппаратурой — достаточно серьезное нарушение. Но еще более серьезным преступлением было иметь иное идейное убеждение.

Уже темнело, но до комендантского часа было далеко. Он и не заметил, как добрался до дома. Машинально взглянул на свои окна, и вдруг ему показалось, что штора в комнате двигалась!

Он остановился за деревьями и напряженно стал всматриваться в темные окна. Вроде бы все было тихо, но что-то его удерживало. Спустя двадцать минут стояния на морозе ноги начали коченеть. Вдруг из подъезда кто-то вышел. Это была соседка сверху, тетя Глаша. Большая говорливая тетка, любившая кошек и сплетни.

— Ой, Пашка! Ты чего тут мерзнешь?

— Да я, теть Глаш, это… друга жду, — соврал Павел.

— Ой, а что их ждать-то, друзей твоих. Они давно уже пришли и сами тебя ждут. Дома у тебя.

— Кто ждет? Где ждет?

— Ну, я же говорю! Иду это я, значит, спускаюсь по ступеням, а там твои товарищи, как раз в дверь заходят. Ну, в твою квартирку. Я у них спрашиваю, мол, кто такие, а они, симпатичные такие ребята, говорят, что друзья Пашкины… то есть твои. Мол, в гости пришли. А ты их здесь ждешь, мерзнешь. Давай уже, беги домой, только не шумите мне там, знаю я вас!

Павлу вдруг стало жарко.

— А как давно они меня ждут?

— Я же говорю, я песок грязный кошачий выносила, гадят как страусы, проклятые, а они, друзья твои, приветливые такие, улыбаются!..

— Во сколько это было, тетя Глаша?

— Да уже как будто час прошел. Только, Паша, просили они, ой, как просили, если я тебя встречу, чтобы я не говорила тебе, что они ждут. Сюрприз хотят тебе сделать на день рождения. Так я, слышишь, тебе ничего не говорила! У тебя, оказывается, сегодня день рождения? Поздравляю!

Павел почувствовал, что помимо ног у него начали отниматься все мышцы тела, и это не от холода. День рождения у Павла был летом.

— Это сколько-то годков тебе стукнуло, Пашка?

— Пятьдесят, — не думая ляпнул Павел.

— Это как так? А-а! Шутишь, окаянный, смотри мне, шутник. Молоко-то на губах еще. Ишь ты! Пятьдесят!

Павел кое-как взял себя в руки и встрепенулся.

— Что пятьдесят? А! Теть Глаш, это так, вырвалось, тридцать мне. И спасибо большое за поздравление! А сколько их, друзей-то пришло?

— А я откуда знаю, пойди и сам узнаешь.

Паша начал вертеть головой направо и налево вглядываясь в сумерки. И тут вдруг заметил, что из припаркованной возле соседнего подъезда белой Волги вышли двое типов и не спеша направились в их сторону.

— Тебе, Пашка, жениться давно пора. Тридцать лет-то уже! А то ходишь как этот, как его, гей! — вспомнила тетя Глаша слово из телевизора, — эй, Паша, ты куда?!