Читаем Холст полностью

Ночью Новосибирск казался напоенным мощью всех сибирских рек, пропущенных сквозь турбины гидроэлектростанций. Она смотрела немного растерянно.

– Куда мы пойдем?

– В какой-нибудь сквер.

– А не опасно?

– Но ты же говоришь, на вокзале слишком душно. Хотя, по-моему, нигде не найти свежести.

– Такое впечатление, – сказала она, – что мы все-таки попали в Туркмению. Ну, или по крайней мере движемся по направлению к ней.

Мимо проезжали такси. В темноте белели рубашки, футболки, платья прогуливающихся.

Набрели на скверик, показавшийся укромным. Посидели на скамейке, потягивая теплую газировку; он курил.

– Просто невероятно, как мы далеко уже. Все так быстро. Кажется, еще мгновенье назад были в Москве.

– Ну нет, – возразил он. – От движения сквозь эти просторы болят мышцы. И голова чугунная. Как вагонное колесо.

Она устало улыбнулась:

– Да. Я отлежала все ребра. И копчик отсидела.

– Мы пересекли несколько часовых поясов. Наше время с прежним уже не совпадает.

– На сколько?

– На четыре. У нас там еще светло.

– Значит, мы едем дальше в ночь.

– Чем дальше в ночь, тем больше снов. Поговорка сторожей-пожарников. Кстати, на другом краю уже рассвет. А мы где-то посередине. Так что давай спать.

– Где? зде-есь?

– Ну да. Довольно тихо, листья шелестят. Вроде бы неплохо. Ляжем валетом. На, возьми под голову. А этим укройся.

– И так жарко.

– Ну как?..

– Жестковато.

– Вообще путешественники берут с собой надувные матрасы, но они тяжелые. Шьют сами коврики из кусочков пенопласта. Но это тоже не перина.

У фонаря толклись мотыльки, высветлялись и так-то хорошо видные бабочки. Где-то неподалеку изредка проезжали автомобили.

Послышались шаги. Кто-то направлялся сюда. Но остановился. Постоял и повернул обратно.

Утром по скверу шли и шли люди, взрослые и дети. Дети удивленно таращились на лежащих. Возле скамейки стояли босоножки. Она открыла глаза и в ужасе уставилась на прохожих. Он тоже проснулся, сел. Она зажмурилась.

– Проснись, уже утро.

Наносило запахи сигарет, одеколонов, духов. Она встала, принялась натягивать босоножки, стараясь не смотреть по сторонам.

– Немного заспались, – пробормотал он смущенно. Полез за сигаретами.

– Где можно умыться?

Он поскреб щеку в русых завитках, хмыкнул.

– Может, ты потом покуришь? – не поднимая глаз, спросила она.

– Да, пойдем.

Он курил на ходу. Они пристроились к шествию новосибирцев, вышли на широкий проспект с мчащимися машинами. Между домов над деревьями висело красное солнце.

– Ого.

– Ты думала, здесь ездят на собачьих упряжках?

Она взглянула на него:

– Просто я удивляюсь, неужели вчера мы не заметили, как перешли через эту дорогу?

– Нет, мы идем здесь впервые. Еще целый день впереди. Или лучше провести его на вокзале?

– Нет. Но где тут можно умыться? И… мне хочется.

– Здесь один из научных центров страны.

– Академгородок, – сказала она. – Ну и что?

– Ну, наверное, и туалеты есть.

– Ладно, пошли… Смотри, написано: Красный проспект.

Они шли сначала вдоль проспекта, потом углубились во дворы панельных и кирпичных домов. Он предлагал ей просто зайти за железные гаражи, но она отказывалась. Из домов выходили все новые новосибирцы, умытые и причесанные, кто-то закуривал; все спешили к Красному проспекту; из открытых форточек доносились голоса радиодикторов, бодрая музычка. Все та же музычка, что и четыре часовых пояса назад. Автомобилисты выгоняли из гаражей “Москвичи”, “Жигули”, “Запорожцы”, торопливо протирали тряпками лобовые стекла, заводили моторы; пахло бензином. Куда-то бежал задыхающийся толстый мужчина в мокрой футболке. Зевающий мальчишка выгуливал лохматую собачку неопределенной породы, он сомнамбулически безвольно следовал туда, куда его тянула собачка за поводок, и спотыкался.

Внезапно посреди асфальта, стекла, железа и кирпича блеснула вода. Или, может быть, какое-то химическое соединение? жидкое стекло, что-то еще в таком роде… бензиново-асфальтовый мираж.

Нет, это была настоящая вода.

– Вода!..

Они оказались на набережной. Он повел ее к мосту. Осторожно они прошли среди бутылочных осколков и всякой дряни. Она сказала, что умываться здесь ни за что не станет. Он ответил, что умыться можно подальше, а здесь – справить нужду. Кто же виноват, что академики не удосужились нигде построить обычный сортир из досок.

Умывались они поодаль от моста. Вода пахла керосином. Она тщательно вытерлась носовым платком.

– Посмотри, чистое лицо?

Он посмотрел и кивнул.

– Поцелуй в подтверждение.

Он поцеловал ее в щеку.

– И в другую.

Он поцеловал в другую.

– Мог бы это сделать и без просьб, – заметила она.

Он полез за сигаретами.

По воде проплывали масляные пятна. Откуда-то доносились гудки.

– Как называется?

– Река?.. Не знаю.

– У тебя даже нет карты.

– Настоящие места не наносят на карты.

Из-за поворота выплыла моторная лодка, ею управлял человек в кепи с длинным солнцезащитным козырьком. И на миг шар солнца повис прямо над его головой, затем его повело в сторону… солнце? моториста?

Она сказала, что реки в Сибири нечистые. Он ответил, что чистые воды будут дальше. Это намек на легенду?

Моторка проплывала мимо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза