Хомячки в Эгладоре

— Сейчас! — Берен ударил рукояткой меча в дверь. Удар оказался неожиданно силен — дверь взвизгнула и отворилась. За ней обнаружилась еще одна комната, заставленная пыльными шкафами, но с окном побольше и пониже и с решеткой потолще. Окно было полукруглым, в нем качались кусты сирени, которая сейчас, в летних сумерках, казалась черной.

— Топор давай!

— Чего?

— Топор давай, говорю!

В спину ощутимо дохнуло холодом.

Похоже, они вовсе не такие безобидные, местные привидения. Решетка отскочила сразу и целиком. Со второго удара во двор брызнул сноп осколков. Следом полетела гнилая оконная рама.

— Порядок, — сказал Берен, — давай вылезай, пока оно нас не зацепило!

Генка торопливо перелезла через подоконник, пыльный до безобразия — даже сейчас видно. Следом, красиво сгруппировавшись, прыгнул Берен.

Да, подумала Генка, это не Дюша. И тут же спохватилась.

— Берен, миленький, а давай позвоним в милицию. Или в МЧС! Ну, хотя б куда-то позвоним!

Видно было, как в разбитом окне, словно натыкаясь на невидимую преграду, клубится что-то белое, прозрачное…

— Нас арестуют, -сказал Берен, — что вполне естественно. Проверят документы, задержат до выяснения. Ты этого хочешь?

Генка замотала головой.

Во дворе стоят прозрачные утренние сумерки, в небе медленно гаснут звезды. Держится только одна — особенно яркая.

— Звезда Элендила, — вздохнул Берен. — Ладно, — он покосился на свой меч и прикрыл его полой длинного плаща, — попробуем вытащить твоего Дюшу, если он еще жив. Тут где-нибудь поблизости интернет-кафе есть? Круглосуточное?

— А… зачем? — недоумевает Генка.

— Во-первых, вымыться тебе где-то надо, — говорит Берен, с неприязнью оглядывая ее, — во-вторых, у меня на форуме Эгладора есть один контакт. Может, до них что-то уже дошло такое…

— Боромир-то засветился, — деловито говорит Генка.

Если честно, она чувствует некоторое облегчение. Приятно передать себя в руки профессионала — хоть парикмахера, хоть партизана-диверсанта — и больше ни о чем не беспокоиться. Пускай профессионал беспокоится.

— Это не Боромир, — коротко сказал Берен, который, как и положено профессионалу, не выдавал своих информаторов.

— А! — говорит Генка, — я знаю одно. Только это надо через мост…

— Ну, так пошли.

Они выходят в переулок — желтые слепые дома слиплись боками по обе его стороны, тротуар здесь в трещинах и выбоинах, тополиный пух лежит у кромки грязными кучками. Мелкие лужи отражают небо.

— Нехорошее место, — говорит Берен, укоризненно качая головой, — не хотел бы я тут жить.

— Это почему? Тут престижно.

— Много всякого накопилось. Туда взгляни-ка!

Огромная собака, такая черная, что она казалась вырезанной из черной бумаги, бесшумно вышла из глухой стены полуразвалившегося дома, неторопливо пересекла переулок и просочилась в стену дома напротив — тоже грязно-желтую и глухую.

— Ой! — говорит Генка.

— Это еще так, — небрежно замечает Берен, — по мелочам.

По мере приближения к реке сирень становится все пышнее, а воздух — прохладнее. Темная вода, упорно не желающая отражать светлеющее небо, течет далеко-далеко, в тихие сонные области, где горят костры на холодных плесах, и светят рубиновыми огоньками речные бакены, и ходят в темной воде молчаливые рыбы.

— А… почему ты вообще здесь? — спрашивает Генка, — ты же ушел на Заокраинный Запад или куда-то там.

— Я ж говорю, Гэндальф попросил. Ну, я и согласился. Приятно тряхнуть стариной.

— Нет, я хочу сказать… это ж не пойми когда было. Тыщу лет назад.

— Три, — говорит Берен.

— Что?

— Три тысячи лет назад. Только это для людей. Там, где эльфы, времени нет.

— Вообще?

— Ну да.

— Это их магия?

— Вовсе нет. Это их сущность. Потому они и умеют предсказывать будущее, ты не знала? Потому что для них будущего тоже нет. Только настоящее.

— А это… Лутиэнь?

— Что — Лутиэнь? — холодно спросил Берен.

— У тебя что-то с ней было? Боромир говорил… ну, что не может быть у человека с эльфийкой…

— А он проверял? — обиделся Берен, — и вообще не суй нос не в свое дело.

И задумчиво добавил:

— Мама ее ко мне хорошо относилась. А вот папаша терпеть не мог. Бо-олыпой был сноб! И жмот вдобавок. На всякие стекляшки западал, на ювелирку. При том, учти, что бабок было немерено.

Генка покосилась на своего спутника. Только сейчас она заметила, что левый рукав был пуст.

— Тебе руку правда волк откусил?

— А вот это уже бестактность. Ну, правда. Лопухнулся я. Ну и волк был неслабый.

Круглосуточное интернет-кафе довольно зачуханное, в четыре утра посетителей вообще нет, но секьюрити торопливо преграждает им вход. Теперь, когда почти рассвело, видно, что Генкины джинсы на коленях перемазаны пылью и паутиной, ладони совершенно черные (негритянка наоборот), а на белой майке — грязные разводы. Еще от нее отчетливо воняет формалином.

Берен в плаще до пят, меч на боку подозрительно оттопыривает плотную ткань.

— Сюда нельзя, — говорит секьюрити.

— Можно, — говорит Берен.

Какое— то время они меряют друг друга взглядами. Секьюрити

сдается первым.

— Ладно, — бормочет он, — но учтите, если что…

— Да? — услужливо подсказывает Берен.

— В общем, учтите.