Хомячки в Эгладоре

— Да, дорогая…

— Что так долго? Опять девицу какую-нибудь консультируешь?

— Господь с тобой, Софочка же подошла.

— Вот именно. Так ты не забудь купить хлеб и йогурт. Только нежирный, у тебя опять вчера печень болела…

Печень у профессора Преображенского болела потому, что дипломники затащили его попить пива на бульварчик… Но особенно распространяться на эту тему он не стал.

— Хорошо, солнышко.

— И поскорее — я к косметичке записалась.

— Хорошо, солнышко. Уже иду.

Он затолкал ксерокопии в разбухший портфель и направился к выходу.

— Леня! — окликнула Софочка, — Куда? Ведь ждут же!

— Кто? — растерянно переспросил Преображенский.

— Девица какая-то. Я ей лингафонную открыла. Я ж полчаса назад тебе говорила, ты сказал, ладно, пусть посидит.

— Правда? — удивился Преображенский, — я так сказал?

— Леня, ты что, совсем заработался?

Профессор Преображенский вздохнул, рассеянно помахал рукой Софочке и направился в лингафонную.

Преображенский не строил иллюзий — институт во многом был обязан своему процветанию бледным девушкам, которых томили смутные желания погрузиться в нечто неизъяснимое и возвышенное. Впрочем, в последнее время, думал он, глядя на ее тревожно сдвинутые бровки, среди бледненьких, сутулых, все чаще стали попадаться румяные, цветущие, с чистой кожей и хорошими зубами. Это было странно, поскольку казалось нарушением привычного порядка вещей.

— Слушаю вас, — вежливо сказал профессор, еще не достигший того безопасного возраста, когда к незнакомой девице можно обратиться «дорогая».

— Дико извиняюсь, — сказала девушка без тени застенчивости в голосе, — но мне сказали, вы круче всех тут сечете… То есть вы самый крупный специалист по древним языкам, да?

— Безусловно нет, — честно сказал профессор, — есть еще академик Вознесенский, но он сидит в Брюгге.

— Вот именно, — согласилась девушка, — меня к вам адекватно направили. Не знаете, где достать самоучитель эльфийского?

— Эльфийского? — палец профессора потянулся к переносице поправить несуществующее пенсне, которое он сроду не носил.

— Ну да, я понимаю, их как бы и нет, таких самоучителей — то есть в советское время была такая рекомендация сверху считать, что их нет, но сейчас-то архивы рассекречены…

— Да вы что? — удивился профессор, — с ума сошли?

— Ну не самоучитель, пару-другую разговорников? Может, русско-эльфийских нет, но там англо…

— Какие разговорники, голубушка? — удивился профессор, — слушайте, где вы вообще учитесь?

— В Строгановке, — сказала девушка.

— Ну, тогда понятно…

— Послушайте, — тихо сказала девушка, теребя кельтский крест на шнурке, — если вы думаете, что… мне можно… я никому не скажу…

— Не скажете — что? — удивился профессор.

— Ну, что вы со мной — эльфийский. Если это запрещено…

— Почему запрещено? — вспыхнул профессор, — почему запрещено! Не в этом дело.

Он вздохнул, поймав себя на том, что нервно барабанит пальцами по портфелю.

— Деточка, ну что вам такое в голову взбрело, — сказал он тихо. — Вы этим давно занимаетесь?

— Ну да… боле-мене.

— Ну, так вы должны не хуже меня знать, что эльфийский — мертвый язык. Вы когда-нибудь видели русско-аккадский разговорник? Или самоучитель? Нет? Совершенно естественно!

— Тогда — как же? — растерялась девушка, — я хотела освоить…

— Освоить? — профессор поджал губы, — ну… если честно… были такие списки… семнадцатого века… но их на руки не выдают… Приходите ко мне… домой… ну, скажем, в семнадцать тридцать. Я вам запишу адрес. Жена как раз будет у парикмахера, это часа два-три как минимум, и мы сможем без свидетелей… Только помните — никому!

— Естественно, — сказала девушка. [14]

НЕ КОНЕЦ