Хомут на лебединую шею

– Вот это можно мне с собой взять? – дрожащим голосом спросил Фома.

– Покажь, чего там? – пьянел прямо на глазах Аникеев.

Фома нажал на блестящий замочек, и портфель открылся. Два любовных романа, смятый журнал с откровенными снимками, ручка, карандаш красного цвета и целая подборка из старых газетных листов, бережно сцепленных скрепкой.

– Забирай, – махнул рукой Аникеев. – Наливай давай, что ты сюда, за этим хламом, что ли, притащился?

Фома и не надеялся, что ему попадется такой «хлам»! Обретя такую находку, захотелось поскорее остаться одному. Он еще не успел толком разглядеть, что там такое под скрепками, но справедливо полагал, что это было Псову дорого. Однако к Аникееву тоже каждый день бегать не станешь, поэтому Фома налил хозяину еще стопку и спросил:

– Я вижу, ты друг хороший, надежный, а врагов на работе у брата не было?

– Да какие там враги! Откуда? Мы на заводе все, как одна семья… шведская, – продолжал пьянеть хозяин гаража.

– Так уж и семья! Псов же охранником работал, а, допустим, кому-то надо что-то с завода… ну, скажем, позаимствовать…

– Стащить, что ли? Дык тащи! Кто не дает! У нас уже давно все ценное сперли, а теперь тащи чего хошь!

– А могло быть так, что Псов проявил сознательность и воров поймал? Ну, или пытался поймать?

– Зачем? Что ж он, сволочь последняя, что ли? Ежли людям… Ты наливай, не жадись… Ежли людям что приглянулось, дык у нас всегда с охранником договорятся. А на что ж тогда у нас охрана жить будет? Нет, у нас это хорошо налажено: надо чего вынести – плати, и никаких загвоздок.

– А вы не знаете, к нему в последнее время никто с такими просьбами не приходил, ну, я имею в виду, с договорами?

– Не знаю. Но, думаю, не приходили. У нас сейчас очень тяжкий период на работе. Камеры везде понаставили с глазками, а где они понатыканы, мы еще толком не разобрались. Теперь пока воровать боязно. А тебе что спереть надо? Говори, дня через три все разузнаем и стянем. Наливай.

– Да я налил, вы пейте, пейте, – задумчиво пробормотал Фома. Значит, с работой у Псова проблем не было. Никто не полез бы к нему из-за новых телекамер. Понятно, пойдем дальше. – А почему он с бабами-то жить не хотел?

– Дык… Может, это они не хотели? – пьяненько дернул головой Аникеев.

– А что такое? Назар кого-то обижал?

– Хто-о? Назар? Да кого он мог обидеть? – еще больше хмелел Аникеев. – Это… его все время… бабы обижали… они у нас такие… прям медведихи! А бедненький Назарка… он никак не мог от них отбиться… горемычный… Он даже книгу про них хотел написать… про баб… про жаб… Называется… Царевна-лягуха… а может, это и не… он написал…

Хозяина утягивало в сон. Говорить с ним становилось с каждой минутой все труднее. Уже можно было идти домой, но Фома все не знал, как оставить в гараже ничего не мыслящего мужика.

– Борис! Господин Аникеев! Проснитесь же! – тормошил за рукав Аникеева Фома. – Скажите, куда вас довезти? Вы где живете?

– Я? – на миг пробудился Аникеев. – Я нигде не живу! Я му-ча-юсь! Ты меня должен… лечить! Налей… где моя бутылка?!

Фома совсем растерялся. Аникеев храпел, точно бульдозер, во сне он улыбался и от удовольствия выкрикивал бранные слова. Фома выглянул за дверь. Рядом, в гараже по соседству ковырялся со своей машиной незнакомый парень.

– Слышь, парень, ты не знаешь, чего с ним делать? – безнадежно спросил Фома.

– А, это ты про дядь Борю! Да ничего не делать, сейчас, погоди… – Парень поднялся, снял с полки маленький приемничек и покрутил ручку. Из динамика рванула песня известной американской певицы. Парень с удовольствием причмокнул, потом хихикнул и сунул приемник Фоме. – Во, дядь Боре в ухо сунь. Посмотришь, чего будет.

Крохотный приемник разрывался иностранными фразами, и Фома сунул его Аникееву в ухо. В тот же миг пьяный в хлам мужчина, которого не могли разбудить никакие потуги Фомы, вскочил столбиком, будто суслик, и бодро затараторил:

– Душенька моя! Рыбка! Я уже возле подъезда. Открывай двери, иду…

Певица взяла какую-то обалденную ноту и этим еще поддала словесного скипидару. Аникеев, трясясь от волнения, еще раз вякнул:

– Я уже возле подъезда, ягодка моя, я уже поднимаюсь!

Если бы песня не кончилась, Аникеев бы доложил, что он уже стоит возле родных дверей.

Фома выдернул приемничек из рук Аникеева и вернул хозяину. Фома спешил, время упорно двигалось к вечеру, а надо было еще добросить до дома Аникеева. А уж потом одному зарыться в газетную подборку.

Варя просто не знала, что делать. Упорная Сорокина снова прорвалась на территорию офиса и сидела перед подругой, по-свойски закинув ногу на ногу.

– Вот, Варюша, посмотри. Это я для тебя расстаралась. Вот как только ты мне сказала, что твоя мать найдет мне мужа богатого, так я прям сама не своя стала. Все думаю: ну как тебе помочь?! И вот, оцени! Завалилась вчера к Ирке Серовой, ну и, пока она в ванне плюхалась, для тебя добыла вот эту прелесть.