Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса

Ее вновь обретенные друзья, включая парня из КГБ, позабыв о драке (конечно, это был guliganism, род идеологической преступности), понесли ее на руках, как мертвого Гамлета, к выходу. Швейцар, бородатый болгарин, похожий на почтальона с картины Таможенника Руссо[186], ранее закрыл на засов стеклянную дверь, чтобы спасти ресторан от рвущихся внутрь stilyagi. Те галантно перестали бомбардировать дверь, пропустили Линн, неподвижно лежавшую на плечах несших ее молодых людей, подождали, пока дверь не закрыли снова, и только тогда возобновили гневные крики и застучали в нее. Своего рода ход шахматиста. Линн лежала на тротуаре. Такси, естественно, не было. Но Олег из КГБ вбежал в телефонную будку и набрал 03. Приехал автомобиль КГБ и отвез нас с Линн в «Асторию». Да, такого отдыха я не ожидал.

На следующее утро я сражался с двумя тучными матронами в буфете за право получить завтрак (zavtrak) — кровяную колбасу и холодный чай, а потом спустился вниз узнать, может ли прийти доктор или vrach, а также купить утреннюю газету. В киоске была только одна английская газета — «Дейли уоркер». Я так и думал, но все-таки спросил «Таймс». «Если б вы встали раньше, — сказали мне, — у вас был бы шанс. А теперь все экземпляры проданы». Кажется, я стал понимать русских. Они вроде ирландцев — фантазеры и задиры. Я ожидал увидеть грядущее суровое будущее, построенное на дисциплине и автоматизме, а нашел грязь и беспорядок. Я пришел к выводу, что человеческие качества лучше выявляются в этом государстве, основанном на холодной метафизике, чем в примитивной малайской деревне. Я боялся вызванного мной vrach: вдруг он принесет лекарства, к которым прибегала моя мачеха, в том числе и болеутоляющие, или поставит пиявки.

Но vrach не пришел. Вместо него приехали три фельдшера-коротышки в белых халатах, чтобы увести Линн в больницу. Но она возражала, требуя, чтоб ей только поставили диагноз и назначили лечение. Самый плюгавый из коротышек сел за стол с рецептурным блокнотом и стал писать крупным, неразборчивым почерком слово: аспирин. Только не аспирин, вскричала Линн, выставив всех из комнаты. По ее словам, она чувствовала себя лучше. Я с радостью ей поверил. Сомнений не было — дело не в алкоголе. Я пил больше, но не отключился. Известная анатомическая истина о большей уязвимости женской печени как-то не приходила мне в голову. Линн страдала от многих вещей — от войны, Малайи, моего смертельного диагноза и его последующей отмены, моего сексуального равнодушия и шаткого материального положения, — но не от алкоголя. Бог мой, только посмотрите, как пьют в России, и все они, даже женщины, крепкие люди, пышущие здоровьем. Я повез Линн на обед в гостиницу «Европа». Обед начался с двух стограммовых графинчиков водки.

В качестве основного блюда мы заказали бефстроганов, но ждали его четыре часа. Оказалось, официант принял заказ, но тут его дежурство закончилось, и наш заказ повис в воздухе. Впрочем, это было не так важно, голодными мы не были. Но мы хотели пить, а нас никто не слышал. Может, кто-то из официантов и слышал наши крики: piva! — но мысленно упрекал нас за нетерпение: что такое четыре часа, в то время как русский народ четыреста лет ждал, когда падет царское иго? Даже дольше. Незаметно я пробрался на кухню и увидел там холодильник, набитый до отказа отличным чешским лагером. Я принес за стол достаточное количество бутылок и нагло их откупорил о краешек стола. Теперь до появления бефстроганова мы были в полном порядке.

В холле «Европы» был открыт ларек, торговавший советскими игрушками. Рубли не брали — только валюту. У меня были фунты, и, возвращаясь из tualet, я подумал, что сейчас подходящее время купить сувениры: matrioshka, которая так много говорит о русской душе (бабушка вложена в другую бабушку, та — в следующую и так далее); медведя на велосипеде, который бил в цимбалы, когда вы отпускали его в опасное, короткое путешествие; значки и броши с изображением героического космонавта Юрия Гагарина. За matrioshka просили один фунт, тридцать два шиллинга и пятнадцать пенсов. Я не верил своим глазам. Но продавцы, хорошенькие девушки в рыжих кудряшках, сказали, что так оно и есть. У них была папка со списком цен в иностранной валюте, толстая — как докторская диссертация. Все цены — в фунтах, шиллингах и пенсах — говорили о полном незнании Советами британской монетарной системы.