Хор мальчиков

— Нет, нет, никаких оговорок… Просто вспомнилось, что давным-давно я уже испытала нечто подобное. Это было ещё в институте: я получила пару по математике — и решила, что теперь до конца дней… Только не знала, что же такое придётся терпеть до конца дней, и как раз это было страшно. Меня могли отчислить из вуза, пришлось бы устраиваться на работу, и мне бы досталась, конечно, с моим везением, самая недостойная — чистить конюшни, — а там, раз уж пошла чёрная полоса, пережить и ещё какое-нибудь падение, о котором нельзя, стыдно будет рассказать и от которого мне не оправиться уже никогда, а так и жить с позором; но это всё — конкретные, а значит — преодолимые вещи. Мучило же меня ощущение непоправимости, словно со мной сделалась страшная гадость, от которой нельзя отмыться, и выхода нет, я так и останусь недочеловеком, и судьба повернулась непоправимо. Однако нужно было готовиться к пересдаче, и я занималась как сумасшедшая, когда другие студенты ходили в кино, назначали свидания, ездили на пляж и загорали… С ощущением непоправимости прошли многие недели, пока я не пересдала экзамен, и тогда, в первые же часы, меня ослепил внезапно изменившийся мир, и не понять было, за что мне теперь такое счастье, такое ощущение — внезапного помилования. Я стала свободной, как никогда прежде, я могла просто выйти на улицу и идти куда глаза глядят, и всё вокруг было прекрасно — как сегодня. Так хорошо стало сегодня, оттого что я до сих пор была угнетена чем-то, а теперь попала в новую страну, и там открылись новые пейзажи, и попались новые люди, и мне дали право поступать как угодно.

После паузы она добавила:

— Странно, что ничего подобного не произошло, когда я пересекла советскую границу.

— Тогда ты, видно, перенервничала… Да что же мы топчемся у дверей? — спохватилась Ирма. — Мы тебя ждали, так давай, сразу садись за стол.

Хотя днём Мария попросила не ждать её, стол всё-таки был накрыт на троих: закуски — все из магазина, ничего приготовленного своими руками, но — и бутылка вина, и конфеты: чем бы ещё мог удивить гостей одинокий мужчина? Он, однако, предупредил, что собирается жарить мясо (Ирма, знавшая его способности, насмешливо фыркнула, а он потом всё-таки поджарил — и неплохо).

— К столу, к столу, — поторопил он, и Марии, уже перекусившей по пути, стало неловко.

Усадив подругу, Ирма поспешила первой поднять стакан:

— Со свиданьицем!

— За вашу встречу, — поддержала Мария. — Свидание, признаться, не из простых.

Марк не к месту пожал плечами, но потом кивнул и выпил, а выпив — посетовал:

— Я было приготовил настоящую речь по такому случаю…

— Ой, извини, я врезалась… Давай тогда сделаем вид, что сейчас была только репетиция, приготовительный тост, — послушно отреклась Ирма. — В этом нет ничего особенного, ведь точно так сперва провожают старый год и лишь потом, под бой часов, пьют за новый и кричат «Ура!», правда?

— Ура, — согласилась Мария. — У вас-то скоро начнётся даже не новый год, а вообще — второй медовый месяц, новое время, небывалые дни. Впору ввести иное летоисчисление.

«У меня оно всё равно — своё», — напомнила она себе. От привычки к одиночеству ей казалось, что в другом, освоенном остальным человечеством веке она уже не будет собою — и не выживет.

— И без того на земле идут разные годы: иудейские и… светские, — заметил Марк.

— Вот-вот: прибавится ещё и ваш собственный календарь — хотя это никого и не ошеломит. Кстати, что за публика здесь — много ль наших?

— Я мало с кем общаюсь, — уклонился он. — Что можно сказать?.. Наверно, наших много: тут выходит газета на русском языке, даже с литературным приложением… Кто-то же её читает… Есть, я слышал, русские художники, целая группа. Вот уж кого не должен смущать языковый барьер. А о других, пожалуй, и сказать нечего, я ведь, повторяю, мало с кем общаюсь.

— Ирма это поправит. Переедет и поправит.

Марк, показалось, не только сомневался в успехе переезда, но едва не сказал это вслух, уже открыл рот и, спохватившись, попытался то ли резко оборвать, то ли перебить самого себя какой-нибудь неожиданной репликой, да, не успев выбрать, ответил путаным бормотанием, в котором обе женщины разобрали только первые слова — о том, что лучше не развращать себя пустыми мечтами и надеждами, а жить как живётся.

Мария удивлённо уставилась на него:

— Да ведь, как я понимаю, дело уже решено и движется по каким только можно инстанциям. Тут не принято скакать через ступеньку, и вам нечего волноваться, просто наберитесь терпения. Вы — законная семья, и вопросов не будет.

— Даже я знаю, — поддержала Ирма, — как часто женятся понарошку, лишь бы вырваться из Союза.

— Фиктивный брак изобрели не вчера, — пренебрежительно заметил Марк. — Это чужой случай — то, о чём вы обе говорите. Многие расписывались — лишь бы вырваться, и у них обязательно что-нибудь оказывалось нечестно. А мы с Ирмой поженились так давно, что и забыли когда…

— Вот у кого девичья память! Мы отмечаем каждую годовщину.