Хор мальчиков

Захар Ильич с изумлением слушал голоса невидимых птиц, вдыхал свежий воздух и думал, что с этой минуты и начать бы жить сначала, — нет же, спокойное существование только неясно маячило где-то впереди. Фогель объяснила, что даже и здесь для него с собакой, приютив, делают исключение и что ему необходимо поскорее найти себе квартиру. С искренним недоумением он вскричал: где? Ответ был прост до наивности: в любом городе, где захотите, но — в нашей федеральной земле. Он не сумел сказать ей, что в Союзе его очередь на жильё шла много лет.

Что ж, он привёз с собой настенную карту Германии.

— Это была чистейшая авантюра, — признался он Фреду. — Ты вот-вот станешь пенсионером, я — стал давно уже, к тому ж и говорим мы каждый на своём языке. Представь себе, как мы будем объясняться в каком-нибудь домоуправлении.

— Вот так псина! — воскликнул встречный подросток по-русски. — Можно погладить?

Совсем недавно, однако, в прошлой жизни, Захар Ильич слышал от учеников анекдот:

«— Скажите, это правда? Ваша лошадь говорит, что училась в Оксфорде!

— Не верьте ей: обычная говорящая лошадь».

— Можно, — ответил он, — если пёс услышит, что вы поздоровались. Для него это важно.

— Здрасте. Только, знаете, лучше говорите со мной на «ты», как все, а то я сбиваюсь.

— Здравствуй. Вот теперь можно погладить: Фред понял, что ты — свой.

— Фред? Как-то не по-нашему… Не по-собачьи.

— Он — английский бульдог. А как мы все недавно узнали, национальность обязывает.

Мальчику нечего было ответить. Он ласкал собаку и лишь после долгой паузы сообщил, почему-то вполголоса:

— Я здесь с бабушкой.

— А что… — начал было Орочко, но вовремя сообразил, что спрашивать о родителях, видимо, не стоит. — А что, ты давно здесь?

— Тут «давно» не бывает: подолгу не держат. Это, по-нашему говоря, пересылка.

— Откуда тебе знать, что такое «пересылка»? — усмехнулся Захар Ильич, поворачиваясь, чтобы идти дальше.

— Я к вам ещё подойду, можно? Увидимся?

— Увидимся, — повторил он, когда мальчик уже не мог его слышать.

Его занимало, увидится ли он снова с Мусей — если только сейчас же не нагрянет к ней с ненужным визитом. «В странное положение я её поставил, — думал он. — Надо бы написать ей, пока ещё известен адрес. Жаль, я не мастак в этом». И в самом деле, первое письмо далось бы ему с великим трудом, даже — первые строки: Захар Ильич не знал, ни какой следует задать тон, ни как обратиться; он словно бы опасался, что невинная переписка с законной супругой может превратиться в почтовый роман.

«Нет, я никогда не сумею написать что-нибудь складно, — сказал он сам себе. — Да и о чём? У меня нет столько мыслей. Удивительно, как это люди сочиняют книги».

Он медлил — и получил весточку первым, в первое же утро; получил — и порадовался своей нерасторопности. «Старик, а приятно», — проговорил Захар Ильич, перечитывая недлинную записку. Муся только о том и написала, что устроилась хорошо: обрисовала свою комнату с видом на чей-то цветник. Теперь она ждала ответа, а Захару Ильичу что-то не хотелось вторить ей, извещая, что тоже нашёл угол и доволен им: это было бы неправдой из-за данного комендантше обещания немедленно приняться за поиски постоянного жилья. Лучше было б описать деревню, да он не умел, и, пожалуй, лишь рассказ о здешнем эмигрантском обществе не доставил бы затруднений, оттого что всё оно состояло из вчерашнего мальчика с бабушкой.

Он увидел их, возвращаясь с Фредом с вечерней прогулки: невысокая грузная женщина сидела, подстелив одеяло, на бетонном парапете, отделявшем палисадник, а внук выделывал перед нею странные пассы — быть может, рассказывал о футболе.

— Так вот он, — сказал Саша бабушке. — Я же тебе говорил.

Она вздрогнула при виде Фреда.

— Наши, как водится, собираются вместе лишь к ночи, — представившись, пробормотал Орочко, только бы что-то сказать.

— Разве с вами приехал кто-то ещё?

Ему не понравилось, что во всём доме их оказалось всего трое: о них могли забыть, что-то для них не сделать, куда-то не отвезти, обрекая на вечную жизнь в глуши.

— Нойс вами, я вижу — нет, — отозвался он. — Что же вы, с самого начала — так, вдвоём?

— Еле увезла парня, — пожаловалась Фаина. — Поверьте, шла настоящая война.

— Неужели до такой степени?

С ним редко делились семейными дрязгами, но Захар Ильич, тем не менее, сразу представил себе историю, какую предстояло выслушать — таких немало попадалось в газетах: пьющая, гулящая мать-одиночка, заброшенный ребёнок с целым букетом пороков…

— Отца нет, в доме всё какие-то мужики шастают, один за другим… — зло сказала Фаина, когда мальчик отошёл в сторону, — Сашку, чуть что — на улицу, а на улице — сами знаете кто. Он мальчик тихий, к тем вроде бы не пристал, вот его и били чуть ли не каждый вечер. Теперь же ему, не успеешь оглянуться — в армию, а там и вовсе забьют. Сдачи он давать не умеет, вот что.

— Значит, всё же семья… До призыва ещё несколько лет.

— Для вас — несколько, а для меня — завтра. Нет, ему туда нельзя.

— Теперь уже неважно.

Неважно — потому что мальчик надолго оставался одиноким. До тех пор, пока не встретит свою женщину.

Глава третья