Из других гостей у Литвиновых был только Бецалин. «Вот, значит, какой предлагается альянс, — подумал Дмитрий Алексеевич. — Инженеров с матерью-одиночкой побоку, прораба с шофёром — тем более. Посмотрим, что за элита — оставшиеся». Прорабом он назвал человека, представившегося директором стройтреста, шофёром — того, кто будто бы командовал большой автобазой; его уже мало забавлял разгаданный с самого начала маскарад. Потеряв интерес к разоблачениям, Дмитрий Алексеевич, однако, то и дело вспоминал читанный в отрочестве английский роман, в котором контрразведчик искал шпиона в маленьком городке, населённом рабочими военного завода. Тому либо повезло, либо помогла интуиция, только он сразу попал в нужный круг, где все оказались не теми, за кого себя выдавали — не только шпионами всё ж, — но были так активны, что герою быстро удалось вычислить, кто есть кто. Свешников не надеялся, что добьётся таких же успехов, оттого что в его случае действующим лицам как раз действовать и было заказано, и афиша с расписанием ролей могла зря провисеть до конца сезона.
— Господа отдыхающие, — поклонился из своего угла Бецалин.
— Всё хочу спросить, где вы достали путёвку, — поинтересовался Свешников.
— Вы уже забыли, как это делалось?
— Как сказала одна актриса епископу.
— Что-то в этом роде. Но мне, видимо, повезло чисто случайно. Кто-то ведь выигрывает и в лотерее. Знаете, я иногда думаю: лучше бы уж — в лотерее.
— Неужто успели так соскучиться?
— Не успел. Но — предвижу. Новизна испарится, придётся сравнивать, вспоминать. Не знаю, в чью пользу выйдет. Львов — это, что ни говори, не Чебоксары.
— Не Чебоксары, — согласился Свешников. — Лемберг, если я не ошибаюсь.
— Надо же что вспомнили!
— Красивый город. И девушки хороши как нигде.
— Смешение рас, — объяснил Бецалин. — Мадьяры, поляки, хохлы и прочие греки.
— Как у нас здесь, — сказала Алла. — Кто только не едет под видом евреев.
— Вроде меня, — помог ей Дмитрий Алексеевич.
— Да нет, — смешалась она. — Я сказала: под видом. Вы-то не прикидываетесь.
— Как вы любите уводить разговор! — всплеснул руками Бецалин. — Едва мы начали…
—.. говорить о прекрасном, — подсказал Свешников.
— Дмитрий Алексеевич прав: во Львове — как нигде. Вы согласны, Алла?
Литвиновы, однако, во Львове не бывали, больше того, выяснилось, что и они, и Бецалин только и видели на свете, каждый, что свой родной город, черноморские курорты да Москву, то есть, на вкус Свешникова, почти ничего и не видели; на этом фоне сам он выглядел бывалым землепроходцем. Озадаченный такой нелюбозна-тельностью, он неуверенно пробормотал, что не всё потеряно и у них многое впереди — и Ленинград, и Памир, и тот же Львов, и Киев.
— Ну, поезд ушёл, — махнул рукой Литвинов. — Не ездить же в Союз туристом!
— Не зарекайтесь, — проговорил Дмитрий Алексеевич. — Мало ли что нам с вами заблагорассудится — недаром Альберт упомянул лотерею. В Германии, конечно, другие соблазны, можно повидать мировые столицы — это была несбыточная мечта! Повидаете — и это-то запомнится навсегда. Сказано же: Париж — праздник, который всегда с тобой.
— Для кого праздник,
— А как назвать то, где протекали будни? Которые всегда с тобой.
— Эх, не вышло из вас законченных патриотов, — заметил Бецалин. — Недовоспитали.
— К счастью, — произнёс Свешников, припомнив два случая, очевидцем которых был несколько лет назад. — Я помню чудовищные образцы.
Первая из его историй была о молодой женщине, в середине пятидесятых направленной в недолгую, на пару недель, командировку в Будапешт; она рыдала, не стесняясь слёз: «Не могу оставить Родину» (с прописной буквы, это слышалось отчётливо). Героиня второй истории, случившейся много лет спустя, попала в чужие пределы уже по своей воле, с экскурсией, — Свешников не помнил, в какую из социалистических, конечно, стран, для него это не имело значения, как не имело значения и для самой путешественницы: важно было лишь, что — за границу, в города, которых тогда почти никто не видел даже в кино. Она осталась недовольна поездкой: вернувшись, искренне возмущалась тем, что у туристов не было времени для общения с другими советскими группами.
— Плохо было организовано, — пожал плечами Литвинов.
— Видимо, я невнятно выразился, — поскучнев, произнёс Дмитрий Алексеевич. — Разве не смешно — нет, не чудовищно ли, что человек раз в жизни вырвался в тридевятое царство — и вовсе не проглядывает все глаза на чудеса света, а хочет попасть там на профсоюзное собрание родных трудящихся, которых и так видит четыреста дней в году?