Читаем Хорьки полностью

Мансабуро. Потом поговорим, а сейчас отправляйся живо за распиской от Ияма. Очень тебя прошу!

Кихэй. Неужели все это ему достанется? Эх, жалость какая! Хоть бы на денек их мне! Вот было бы дело! Черт! Неужели все это попадет в мошну мерзавца Ияма? Черт! (Стонет.)

Мансабуро. Ха-ха-ха, а не лучше для тебя бочонок сакэ? Пойти, что ль, и мне, посмотреть, как танцуют, давно уж не видал! Как вернешься, Кихэй, за мной, будь спокоен, не пропадет.

Кихэй. Эх, Сабу, не поехать ли на сей раз и мне с тобой на юг? Ах, жалость какая!

Уходят. Через некоторое время Мансабуро возвращается, с ним – Ямакагэ и Фурумати.

Фурумати. О тебе, право, столько разговора! Еще до твоего приезда шуму в деревне было! Одни говорят, Мансабуро привез две-три тысячи. Другие: мол, раз он отдает долг Ияма, должно быть, – тысяч пять… А то поговаривают, что все десять нажил… во как!

Мансабуро. Ха-ха-ха, от пересудов никуда не денешься…

Ямакагэ. Из наглей деревни уехали десять семей, а преуспел ты один. (Испытующе смотрит.) Сколько ж ты заработал? Отгадать? (Растопырив пальцы на руке.) Пять тысяч?

Мансабуро. Ха-ха-ха…

Ямакагэ. А?!

Фурумати. Сейчас в деревне и про Бон забыли, все шумят, только и гадают, какое у вас с О-Тори состояние. Мир перевернулся. Мать-то твоя что должна чувствовать?!

Мансабуро. Верно, так или иначе все уладилось…

Ямакагэ. Кстати, Сабу… (покашливает) на минуточку, разговор имеется. Все о тех же долгах… Дело в том, что мы не знали о твоем возвращении…

Мансабуро. А, вот вы о чем! Спасибо вам огромное. Мне все подробно доложили и матушка, и Кихэй… вы уж нас извините…

Ямакагэ Гм… Да, мы вроде договорились уже о расчете, но…

Фурумати внимательно слушает.

Но с нашей стороны такое соглашение в какой-то мере уступка, ведь мы имели дело с твоей матушкой. (Говорит себе под нос, полушепотом). Ну а раз ты приехал, нам надо все заново оговорить. Исэкин – особая статья, а мы вот с матушкой Фурумати одного мнения. (Покашливает.)

Мансабуро. Так в чем же дело?

Ямакагэ (потупившись). Короче, мы в общем хотим, чтоб с нами рассчитались наличными, как с Ияма.

Мансабуро. Ну уж извините, сэнсэй, ведь у нас посредник был, Кихэй…

Фурумати смотрит на Ямакагэ. словно желая сказать. ‹Говорила я!»

Ямакагэ. Но раз мы встретились с тобой, нам не нужны никакие посредники!

Входит О-Тори; возникает неловкое молчание.

О-Тори. Ага, все в сборе…

Фурумати (в растерянности). Ходила танцы смотреть?

О-Тори. Подойдешь – и сердце сжимается, чувствуешь, что и впрямь вернулась на родину. Мы с вами, сэнсэй, в прежние времена тоже неплохо танцевали, ха-ха-ха…

Ямакагэ вымученно улыбается.

Мансабуро (с хмурым видом). Эти господа, тетушка, сказали, что хотели бы получить с меня…

О-Тори. А что, есть еще какие-то счета?

Мансабуро. Да нет, все те же, о которых Кихэй договаривался.

О-Тори. Еще чего! (Пауза.) Вам же заплатили, сэнсэй?

Ямакагэ (в замешательстве). Кх, это… да нет. Я верну все, что взял вместо денег… Ну, это – лошадь и двенадцать циновок.

О-Тори. Да не может быть, чтоб вы всерьез… Что вы?!

Ямакагэ (себе под нос, полушепотом). Да нет, мы тут с матушкой Фурумати посовещались…

О-Тори (вдруг переходя на крик). Чушь какая-то! Раз вы не шутите, я тоже кое-что скажу! Вам тут, может, море по колено – ведете себя с деревенскими мужиками, как заблагорассудится, но О-Тори прошла огонь и воду, со мной этот номер не выйдет. Вы меня плохо знаете! Шантажисты!

Ямакагэ (робко). Да я же не с тобой разговариваю, а с Сабу…

О-Тори (в гневе). А это все равно! Думаешь, Сабу – простачок, вот и хочешь его надуть! Мошенники! Вы…

Ямакагэ (удивленно). Как? Мошенники?!

О-Тори. Вот именно! Я вас выведу на чистую воду! Вам понравится, если я раззвоню по всей деревне?! На это я мастерица, это я люблю! Полюбуйтесь: этот господин не держит своего слова.

Фурумати и Ямакагэ смущенно молчат.

Фуру мат и. Ни к чему так кричать, О-Тори! Люди ведь услышат…

О-Тори. А я и кричу, чтоб меня услышали. И всюду буду кричать.

Фурумати (еще более растерянно). Нам лучше уйти, доктор. Позору не оберешься. С этой женщиной спорить… (Направляется к выходу.)

О-Тори. А я вам так просто не дам уйти. Мы еще не кончили разговора. Ну-ка, сядьте, пожалуйста. Я хочу от вас все точно услышать.

Ямакагэ и Фурумати в замешательстве останавливаются у двери. Бодро влетает Кихэй.

Кихэй. Дело сделано! Ой, и вы тут, уважаемые? Надо пропустить по чарочке за удачу.

Ямакагэ и Фурумати возвращаются.

Перейти на страницу:

Все книги серии Японская драматургия

Шелковый фонарь
Шелковый фонарь

Пьеса «Шелковый фонарь» представляет собой инсценировку популярного сюжета, заимствованного из китайской новеллы «Пионовый фонарь», одной из многочисленных волшебных новелл Минской эпохи (1368 – 1644), жанра, отмеченного у себя на родине множеством высокопоэтичных произведений. В Японии этот жанр стал известен в конце XVI века, приобрел широкую популярность и вызвал многочисленные подражания в форме вольной переработки и разного рода переложений. Сюжет новеллы «Пионовый фонарь» (имеется в виду ручной фонарь, обтянутый алым шелком, похожий на цветок пиона; в данной пьесе – шелковый фонарь) на разные лады многократно интерпретировался в Японии и в прозе, и на театре, и в устном сказе. Таким образом, пьеса неизвестного автора начала ХХ века на ту же тему может на первый взгляд показаться всего лишь еще одним вариантом популярного сюжета, тем более что такой прием, то есть перепевы старых сюжетов на несколько иной, новый лад, широко использовался в традиционной драматургии Кабуки. Однако в данном случае налицо стремление драматурга «модернизировать» знакомый сюжет, придав изображаемым событиям некую философскую глубину. Персонажи ведут диалоги, в которых категории древней китайской натурфилософии причудливо сочетаются с концепциями буддизма. И все же на поверку оказывается, что интерпретация событий дается все в том же духе привычного буддийского мировоззрения, согласно которому судьба человека определяется неотвратимым законом кармы.

Автор Неизвестен

Драматургия
Красильня Идзумия
Красильня Идзумия

В сборник входят впервые издаваемые в русском переводе произведения японских драматургов, созданные в период с 1890-х до середины 1930-х гг. Эти пьесы относятся к так называемому театру сингэки – театру новой драмы, возникшему в Японии под влиянием европейской драматургии.«Красильня Идзумия – прямой отклик на реальные события, потрясшие всю прогрессивно мыслящую японскую интеллигенцию. В 1910 году был арестован выдающийся социалист Котоку Сюсуй и группа его единомышленников, а в январе 1911 года он и одиннадцать его товарищей были приговорены к казни через повешение (остальные тринадцать человек отправлены на каторгу) по сфабрикованному полицией обвинению о готовившемся покушении на «священную императорскую особу». Излишне говорить, что «Красильня Идзумия», напечатанная в журнале «Плеяды» спустя всего лишь два месяца после казни Котоку, никогда не шла на сцене, хотя сам Мокутаро Киносита впоследствии утверждал, что его единственной целью при написании пьесы было передать настроение тихой предновогодней ночи, когда густой снегопад подчеркивает мирную тишину и уют старинного провинциального торгового дома, так резко контрастирующий с тревогами его обитателей. И все же, каковы бы ни были субъективные намерения автора, «Красильня Идзумия» может считаться первой попыткой национальной драматургии вынести на подмостки нового театра социальную проблематику Японии своего времени.

Мокутаро Киносита

Драматургия / Стихи и поэзия
Загубленная весна
Загубленная весна

В сборник входят впервые издаваемые в русском переводе произведения японских драматургов, созданные в период с 1890-х до середины 1930-х гг. Эти пьесы относятся к так называемому театру сингэки – театру новой драмы, возникшему в Японии под влиянием европейской драматургии.Одной из первых японских пьес для нового театра стала «Загубленная весна» (1913), написанная прозаиком, поэтом, а впоследствии и драматургом Акита Удзяку (1883–1962). Современному читателю или зрителю (в особенности европейскому) трудно избавиться от впечатления, что «Загубленная весна» – всего лишь наивная мелодрама. Но для своего времени она и впрямь была по-настоящему новаторским произведением, в первую очередь хотя бы потому, что сюжет пьесы разворачивался не в отдаленную феодальную эпоху, как в театре Кабуки, а в реальной обстановке Японии десятых годов.Конфликт пьесы строился на противопоставлении чистого душевного мира детей, девочки и мальчика, из обеих семей несправедливому, злобному миру взрослых, разделенных непримиримой враждой, что и дало, вероятно, основание критике провести аналогию между этой пьесой и… «Ромео и Джульеттой» Шекспира. Любопытно отметить, что в годы реакции во время второй мировой войны «Загубленная весна» была запрещена к исполнению, так как якобы искажала «дух солидарности», обязательный для соседей, а тема чисто детской любви, зарождающейся между двенадцатилетним Фудзиноскэ, сыном аптекаря, и четырнадцатилетней Кимико, дочерью податного инспектора, была сочтена неуместной сентиментальностью и попросту вредной.

Акита Удзяку

Драматургия / Стихи и поэзия

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное
Инсомния
Инсомния

Оказывается, если перебрать вечером в баре, то можно проснуться в другом мире в окружении кучи истлевших трупов. Так случилось и со мной, правда складывается ощущение, что бар тут вовсе ни при чем.А вот местный мир мне нравится, тут есть эльфы, считающие себя людьми. Есть магия, завязанная на сновидениях, а местных магов называют ловцами. Да, в этом мире сны, это не просто сны.Жаль только, что местный император хочет разобрать меня на органы, и это меньшая из проблем.Зато у меня появился волшебный питомец, похожий на ската. А еще тут киты по воздуху плавают. Три луны в небе, а четвертая зеленая.Мне посоветовали переждать в местной академии снов и заодно тоже стать ловцом. Одна неувязочка. Чтобы стать ловцом сновидений, надо их видеть, а у меня инсомния и я уже давно не видел никаких снов.

Алия Раисовна Зайнулина , Вова Бо

Приключения / Драматургия / Драма / Сентиментальная проза / Современная проза