Хорнблауэр и вдова МакКул

– Как вы этого добьетесь – ваше дело, молодой человек. Можете накачать его ромом, – но чтобы он не смог сказать ни слова – ни слова, слышите? – под вашу личную ответственность.

– Есть сэр!

Пэйн вышел из капитанской каюты вслед за Хорнблауэром:

– Вы можете заткнуть ему рот паклей, – предложил он, – со связанными руками он не сможет от нее избавиться.

– Да, конечно, – ответил Хорнблауэр, похолодев от одной мысли об этом.

– Я нашел для него священника, – продолжал Пэйн, – но он – тоже ирландец. Мы не можем рассчитывать, что он посоветует Маккулу держать язык за зубами.

– Да, – кивнул Хорнблауэр.

– Маккул дьявольски хитер. Несомненно, он выбросил все компрометирующие его бумаги до того, как его взяли в плен.

– А что он намеревался сделать? – спросил Хорнблауэр.

– Высадиться в Ирландии и поднять новый мятеж. К счастью, мы его перехватили. К счастью в том смысле, что мы можем судить его за дезертирство и быстро покончить с этим делом.

– Да, конечно, – сказал Хорнблауэр.

– Не думаю, чтобы вам удалось напоить его до пьяна, – продолжал Пэйн, – несмотря на то, что это вам посоветовал сам «Голубой Билли». Трезвые или пьяные – эти ирландцы всегда готовы поболтать. Я дал вам совет получше.

– Да-да, – повторил Хорнблауэр со скрытым содроганием.

Он вернулся в камеру приговоренного, словно сам был осужден на смерть. Маккул сидел на соломенном тюфяке, присланном ему по приказу Хорнблауэра и два капрала корабельной полиции по-прежнему стерегли его.

– Вот идет сама Судьба, – проговорил Маккул с улыбкой, которая выглядела почти естественной.

Хорнблауэр искал и не находил более или менее тактичного способа выполнить возложенную на него миссию, а потому прямо перешел к делу:

– Завтра…, – начал он.

– Да, завтра?..

– Завтра вы не должны говорить никаких речей, – пояснил Хорнблауэр.

– Ни слова? И мне нельзя будет попрощаться с земляками?

– Нет.

– Вы отбираете у приговоренного его последнюю привилегию.

– У меня приказ.

– И вы предлагаете его выполнить?

– Да.

– Могу я поинтересоваться – как?

– Например, могу забить вам рот кляпом, – отрезал Хорнблауэр.

Маккул взглянул в его бледное, напряженное лицо:

– На мой взгляд, вы непохожи на настоящего палача, – проговорил он. В следующую секунду Маккула как будто озарила новая мысль:

– Предположим, я избавлю вас от хлопот?

– Каким образом?

– Я мог бы дать слово не произносить ни слова.

Хорнблауэр попытался представить, насколько он может доверять фанатику на пороге смерти.

– О, да, конечно, вы не можете доверять моим голым обещаниям, – заметил Маккул с горечью:

– Если хотите, мы можем заключить сделку. Вы сможете не выполнять свои обязательства, если я не выполню свои.

– Сделку?

– Да. Позвольте мне написать моей вдове. Обещайте мне, что перешлете ей мое письмо и мой сундучок, – видите ли, он имеет некоторую, чисто сентиментальную ценность, – а я, со своей стороны, обязуюсь не проронить ни слова с тех пор, как покину эту камеру до тех самых пор, когда… когда – даже Маккул дрогнул на этом месте:

– Надеюсь, вам достаточно ясно?

– Ну-у, – протянул Хорнблауэр.

– Вы сможете прочитать письмо, – добавил Маккул, – вы уже видели, как другой джентльмен обыскивал мой сундучок. Даже если вы отошлете эти вещи в Дублин, вас вряд ли можно будет обвинить в измене.

– Я должен прочитать письмо, прежде чем приму решение, – твердо сказал Хорнблауэр.

Это действительно казалось выходом из ужасной ситуации. Найти каботажное судно, направляющееся в Дублин, не представит особого труда; всего за пару шиллингов он смог бы переслать письмо и сундучок.

– Я пришлю вам перо, чернила и бумагу, – решился Хорнблауэр.

Потребовалось время и для других, более ужасных приготовлений: протянуть линь через блок на левом ноке фока-реи и проверить, чтобы конец легко скользил в блоке; потравить линь и обозначить мелом на палубе кружок в том месте, где предстояло встать приговоренному; убедиться, чтобы петля легко затягивалась и, наконец, договориться с Баклендом насчет десяти матросов, которым предстояло потянуть за конец, когда придет срок. Хорнблауэр прошел через все это, словно в кошмарном сне.

Он снова спустился в камеру к приговоренному. Маккул не спал; он был бледен, но все-таки заставил себя улыбнуться:

– Видите, как мне было трудно соблазнить музу, – заметил он.

У его ног лежало несколько листков бумаги и, взглянув на них, Хорнблауэр заметил, что они были исчерканы, как если бы кто-то пытался написать стихи. Листки были покрыты многочисленными правками и вставками.

– Но вот и окончательный результат, – сказал Маккул, протягивая Хорнблауэру еще один листок.

«Моя дорогая жена, – начиналось письмо, – мне трудно найти слова, чтобы навсегда проститься с теми, кто для меня дороже всего на свете…»