Хорош в постели

Когда-то он меня любил. Я это помнила. В моей памяти хранилась подборка мысленных картинок, почтовых открыток, уголки которых потерлись и начали загибаться от частого использования. Эпизод первый: Кэнни, которой три годика, сидит у отца на коленях, положив головку ему на грудь, и слушает, как он читает ей детскую книжку. Эпизод второй: Кэнни, которой шесть лет, держит отца за руку, когда он в теплую летнюю субботу ведет ее в здание начальной школы, чтобы учителя проверили готовность дочери к поступлению в первый класс. «Не тушуйся, – говорит он ей и целует в обе щеки. – У тебя все получится».

Я помню, как в десять лет я проводила целые дни с отцом, выполняла его поручения, встречалась и с его секретарем, и с миссис Ю, когда он забирал выстиранные рубашки, и с продавцом в магазине мужской одежды, который с почтением смотрел на отца, когда тот расплачивался за костюмы. Мы покупали бри в модном сырном магазине, где так приятно пахло только что поджаренными кофейными зернами, и джазовые пластинки в «Олд винил». Все знали моего отца. «Доктор Шапиро», – приветствовали они его, улыбались ему, нам, стоявшим в ряд, от старшего до младшего, во главе со мной. Отец клал большую руку мне на голову, поглаживал конский хвост. «Это Кэнни, моя старшенькая», – говорил он. И все они, от продавца в сырном магазине до охранника в здании, где отец практиковал, похоже, знали не только его, но и меня. «Твой отец говорит, что ты очень умная», – сообщали они мне, и я стояла, улыбаясь, стараясь выглядеть умной.

Но по мере того, как я взрослела, такие дни случались все реже. Отец игнорировал нас всех: Люси, Джоша, даже нашу мать. Приходил домой поздно, уходил рано, уик-энды проводил на работе или в долгих автомобильных поездках, чтобы «прочистить голову». А любовь и внимание мы получали в малых дозах и крайне нерегулярно. Но! Когда отец любил меня, когда клал руку на голову, когда я прижималась к нему... как же мне становилось хорошо. Я чувствовала себя важной. Чувствовала себя любимой. И была готова на все, лишь бы еще раз испытать эти ни с чем не сравнимые ощущения.

Первый раз отец ушел от нас, когда мне исполнилось двенадцать. Я вернулась домой из школы и натолкнулась на него, запихивающего в чемодан рубашки и носки.

– Папа? – произнесла я удивленно: раньше днем я его дома никогда не видела. – Ты... мы... – Я хотела спросить, не отправляемся ли мы куда-нибудь... может, в путешествие? Отец не смотрел на меня. Глаза прятались под тяжелыми веками.

– Спроси у матери, – услышала я от него. – Она объяснит. И мама объяснила: они с отцом очень любили нас, но друг с другом найти общего языка не смогли.

Я еще не могла прийти в себя от шока, когда узнала правду от Элли Синти, одной из школьных красавиц. Мы с Элли играли в одной футбольной команде, но на социальной лестнице она стояла гораздо выше меня. Вот и во время игр по выражению ее лица чувствовалось, что она не хочет получать от меня пас, словно через мяч ей передастся некая болезнь, которой страдала я, и микробы проникнут сквозь гетры. Три года спустя она стала знаменита, отсосав в большой перерыв между второй и третьей четвертями баскетбольного матча во время плей-оф на первенство штата у трех из пяти игроков стартового состава. После этого ее стали звать не иначе, как Элли Канти[26]

, но тогда я этого еще знать не могла.

– Слышала о твоем отце. – Она уселась за мой столик в углу школьной столовой, чего никогда раньше не случалось: такие, как Элли, занимали исключительно центральные столики, дабы привлечь к себе максимум внимания. Ребята из шахматного клуба и мои друзья по кружку юного оратора в изумлении таращились на Элли и ее подругу Дженну Линд, которых каким-то чудом занесло в наш мирок.

– Слышала что? – устало спросила я. Я не верила Элли, которая игнорировала меня все шесть лет, что мы проучились в одном классе, и Дженне с ее всегда ухоженными мелированными волосами.

Элли, как выяснилось, не терпелось ввести меня в курс дела.

– Я слышала, как моя мать вчера вечером говорила об этом по телефону. Пассия твоего отца работает зубным техником, он переехал к ней на Коппер-Хиллз-роуд.

Я вертела в руках сандвич с ореховым маслом, выигрывая время. Это правда? Как могла узнать мать Элли? И почему с кем-то говорила об этом? В голове роились вопросы плюс лица женщин, которые когда-либо занимались моими зубами.

Дженна наклонилась ко мне, чтобы сообщить самое интересное.

– Мы слышали, что ей всего двадцать семь.

Ясно. Сплетня. Они пришли ко мне, потому что их интересовали подробности. Элли и Дженна смотрели на меня, мои друзья из ораторского кружка глазели на них. У меня было ощущение, будто меня внезапно вытолкнули на сцену, а я не только не выучила роль, но и вообще не знаю, какой дают спектакль.

– Так это правда? – нетерпеливо спросила Элли.

– Ничего особенного, – пожала плечами Дженна. – Мои родители разведены. – Очевидно, она надеялась разговорить меня, вызывая сочувствие к себе.