Хороша была Танюша

Тетя Оку пыталась общаться со мной по-карельски, но потом махнула рукой и поставила на мне как личности жирный крест, потому что я не умела печь калитки и варить уху из хариуса. А хариусов тетя Оку ловила сама, у нее и лодка была у мостков возле самого дома. То есть получилась такая странная вещь, что воды в доме у тети Оку вроде бы не было. Так, простой алюминиевый рукомойник над раковиной и ведро на полу. Но вместе с тем воды было целое море, тут же, в двух шагах, и это меня немного успокаивало, потому что я навострилась носить воду ведрами в баню и по вечерам обливаться из ковшика. И всякий раз тетя Оку на меня за эту процедуру ворчала: «Развела тут свою гигиену. Видали мы городских».

А вообще тетя Оку была неразговорчивой, и мне в первое время казалось, что она на что-то обиделась. Но потом я привыкла и не заговаривала без надобности. Я знала, что раньше она работала в рыболовецком совхозе, но потом у нее заболели суставы, и она вышла на пенсию. Каждый вечер тетя Оку смазывала колени барсучьим жиром и надевала чулки из собачьей шерсти, вычесанной со старого Мусти, которого прошлой зимой задрали волки: «Жалко. Добрый был пес». Ходила тетя Оку, прихрамывая на обе ноги, но никогда не жаловалась и в озеро, «в море», как говорила она, отправлялась как на работу почти каждый день, а потом чистила во дворе рыбу и жарила с луком на огромной чугунной сковороде.

Тетя Оку выделила мне комнатушку, которая прежде скорее всего была кладовкой, и в ней даже сохранился легкий запах старого тряпья и старого дерева. «Живи себе покуда, а мне деньги не лишние, дак…» – и что-то еще добавила по-карельски на манер ворчни, но я поняла, что она сказала что-то вроде: «Своя копейка дороже чужого рубля». Платила за мою комнатушку средняя школа, сколько именно – меня не интересовало, но, наверное, тете Оку заплатили еще и за то, что она меня прописала, потому что без прописки нельзя было устроиться на работу.

Уже с конца августа зарядили бесконечные дожди, и все поплыло вокруг – дороги, деревья, серые избушки, выйти за порог можно было только в плаще с капюшоном и резиновых сапогах. Однажды утром, взглянув на мое модное пальтишко и туфельки на платформе, купленные с рук перед самым отъездом, потому что я надеялась, что в деревне люди тоже форсят, тетя Оку глубоко вздохнула и, покачав головой, молча достала из огромного сундука с металлическими скобами рыбацкий плащ и резиновые боты сорок четвертого размера. И когда я фыркнула, мол, ну вот еще, сказала строгим голосом: «Обувайся! А не то в школу не пушшу». Я залезла в боты вместе с туфлями и, накинув плащ поверх пальтеца, вышла за дверь, в самую непогоду.

А дождь хлестал такой, как будто сам бог Укко решил иссечь ледяными вицами несчастную землю, а водяной бог Ахти тому подыгрывал, вздымая на озере огромные волны, грозящие слизнуть с каменистого берега жалкие избушки. Я хлюпала по размытой дороге к школе, которая стояла на пригорке на манер долговременной огневой точки, готовая держать оборону при любой непогоде, но серый ее силуэт странным образом не приближался, а отдалялся, еле различимый за потоками ливня, и дорога, которая обычно занимала не больше пяти минут, нескончаемо растянулась в пространстве и времени. Я успела повторить материал двух уроков и еще подумать о том, что древние языческие боги никуда ведь не делись. Бессмертные, они только затаились в глухих деревнях, вдалеке от больших городов, и по-прежнему требуют к себе уважения. Недаром же тетя Оку, выходя в «море», всякий раз приносила Ахти жертвы – мелкие косточки или ячную скорлупу заворачивала в тряпочки и с лодки кидала в волны, что-то при этом нашептывая по-карельски. Как она объяснила, муж ее покойный Мийкали Петрович коммунистом был, запрещал ей всякой ерундой заниматься, вот однажды и не вернулся с осенней путины, а вместе с ним еще троих коммунистов вшивых Ахти на дно забрал.

Ну, коммунисты вряд ли вшивыми были, а вот среди моих учеников вшивых было достаточно, на это в Кестеньге не обращали особого внимания. В конце концов, не смертельно. У тети Оку вшей не было, но частый гребешок водился, и она посоветовала мне каждый вечер вычесывать волосы возле печки. Если попадется случайная вша или гнида – тут же в огонь ее. Я любила сидеть вечерами у печки с книжкой. В печке обычно стоял чугунок с рыбой или пустыми щами – мяса у тети Оку не водилось. Зачем, если рыбы в озере полно. Но обряд вычесывания вшей меня сперва покоробил. Стоило ли изучать пять лет Толстого с Достоевским, чтобы теперь отлавливать вшей возле печки? Однако ничего другого не оставалось, и тетя Оку, проведя по моим волосам частым гребнем от корней до самых кончиков, чтоб ни одна гнида не проскочила, однажды не удержалась: «Волос-то у тебя хороший. Жесткий и густой, конский волос». Это была единственная похвала, которую я услышала от тети Оку за целую осень. Во всем остальном я была безрукой и неуклюжей. Даже трусы не умела постирать в тазу. Да и вообще что за мода трусы каждый день стирать. Такая засранка…