— Вот именно. — Паркуюсь, заглушаю двигатель и, как в детстве, делаю Даве сливку.
— Ай, мам! Ну, ведь нос!
— Прости! — в ужасе отшатываюсь. — Сильно больно, да? Я совсем забыла…
— Жить буду. Пойдем уж, пока самокаты не разобрали.
— Ты мне не рассказал, какое Бекетов имеет отношение к школе.
— Как я понимаю, Серый — партнер Демида.
— Разве он живет не за границей?
— Жил. Теперь вот вернулся. Пацаны мечтают, что он возьмется тренировать. А ты просто так интересуешься, или, — сынок с намеком шевелит бровями, — он тебе понравился?
— Не выдумывай.
— На фотке Бекетов обнимает тебя как родную, — ржет Дава.
— В своих мечтах, — фыркаю я.
— Дыа-а-а? Так он к тебе реально подкатывал, что ли?
— Прикидываешь, какие это сулит тебе выгоды? Мальчик, ты, часом, не еврей? — хмыкаю я, оплачивая аренду самокатов через специальное приложение.
— Я уже говорил, что было бы круто с ним потренироваться.
— Прости, сынок, но тут я тебе не помощник. — Закидываю рюкзачок на плечо. — Готов? Догоняй тогда!
Мы катаемся, пока в парке не становится совсем уж темно. Погода классная, настроение, несмотря ни на что, хорошее, и домой совершенно не хочется.
— Зайдем в кафе? — предлагает Давид, кивая на уличную веранду одного милого ресторанчика.
— Только если ты угощаешь, — дурачась, хлопаю ресничками я.
— Куда ж тебя денешь? Пойдем.
Давид покровительственно приобнимает меня за плечи. Эти его шуточки мне хорошо известны. Чтобы не наглел, щиплю его за бок. Сынок совсем не по-мужски взвизгивает. Щекотки он жутко боится с детства.
— Жестокая женщина!
— Я тебя тоже люблю.
Наклоняю сына к себе и звонко чмокаю в нос.
— Добрый вечер.
Стиснув руку Давы, медленно оборачиваюсь.
— Сергей Михалыч? — Давид включается в диалог быстрей. — Добрый вечер, а что…
— Я твою спутницу украду на пару слов.
Я и понять ничего не успеваю, как Бекетов вырывает меня из рук сына и оттаскивает куда-то в темень.
— Что происходит?!
— Заткнись!
— А?! — шокированная, распахиваю глаза. — Вы что себе позволяете? — в темноте спотыкаюсь о корень и чудом остаюсь на ногах. Зубы лязгают.
— А ты?! Отношения у нее, блядь! Ты в своем уме? Или там вообще пусто? — Клянусь вам, клянусь! Стероидная горилла поднимает свою ручищу и стучит пальцем мне по лбу! Меня охватывает такое возмущение, что, не в силах внятно сформулировать свои мысли, я лишь хватаю воздух ртом:
— Да по какому праву ты… Вы…
— Я?! А ты в курсе, что совершаешь уголовно наказуемое преступление? Господи, да ему пятнадцать! У тебя ничего не екает, когда вы трахаетесь? Да если его родители обратятся в полицию…
Не зная, как остановить поток этих возмутительных обвинений в отсутствие голоса, я просто начинаю визжать. Визжать, как безумная. И вот тогда… тогда он меня целует. Наверное, чтобы просто заткнуть, не знаю.
— Пусти! Придурок! Больной…
Язык врывается в рот. Зубы прихватывают губы. Меня окутывает жаром его накачанного тела и вкусным ароматом туалетной воды. Захлебываясь от возмущения и собственной странной реакции, мычу ему в рот.
— З-зачем?
— Чтоб сравнила, — рычит Бекетов. — Ну, что? Сопляк целовал тебя так? — кусает скулу, прихватывает ключицу. Я открываю и закрываю рот, лепеча бессвязное:
— Т-ты… Да ты….
— Мам! Мама… Сергей… хм… Михалыч? У вас всё в порядке?
— Что он несет? Мама? Это у вас игры такие? Ты что, совсем извращенка? — моргает Бекетов, медленно от меня отстраняясь. Стиснув кулаки, мстительно наблюдаю за тем, как до этого тугодума доходит. — Или… Ты реально… мама?! Это что, твой сын, я не пойму?
— Ну, наконец-то! Дошло.
— Мам? — Давид переводит взгляд с меня на Бекетова. С Бекетова — на меня, а меня ведь немного колотит. И это видно. Дава напрягается, подбирается весь, становясь, кажется, еще больше. Берет меня за руку и оттесняет себе за спину. — Все нормально?
— Угу. Небольшое недоразумение, — лепечу из-за его плеча.
— Это твоя мать? — моргает Бекетов.
— Моя мама.
— Так… — тестостероновый мудозвон проводит лапищей по бритой башке. — Тогда с кем я сцепился в школе?
— С бабушкой, — неохотно поясняет Давид. — Она немного мнительная.
Бекетов отрывисто кивает. Просовывает руку в задний карман и, качнувшись с пяток на носки, бормочет:
— Во сколько же ты его родила?
— Мам… — Дава теряется, не понимая, как ему реагировать. С одной стороны, думаю, он чувствует исходящее от меня напряжение. С другой, ему трудно поверить, что человек, являющийся его кумиром, может как-то меня обидеть.
— Какое это имеет значение?
— Типа ты старая, получается? Все-таки пластика?
— Мам, он о чем? — окончательно офигевает Давид. Ко мне же возвращается хорошее настроение. Нет, этот мужик просто неподражаем. Господи… Закусываю губу, чтобы не засмеяться, и неожиданно остро ощущаю во рту чужой непривычный вкус.
— Мне тридцать один, Сергей Михайлович. Я ответила на все ваши вопросы? У сына режим, знаете ли, и мы бы очень хотели успеть поужинать.
— Да, конечно. Черт… Вот я идиот.
— Просто очередное недоразумение. Бывает.
— Что-то много их. Недоразумений.
— Главное, что все живы. Признаться, в какой-то момент у меня возникли сомнения на этот счет.