Хорошая я. Плохая я

– Я солгала Дэниелу, когда сказала ему через глазок, что все будет хорошо. Я знала, что не будет, но все равно сказала так. Я сказала ему неправду. Вот в чем я солгала.

Я начинаю плакать, соленые слезы окрашиваются в красный цвет, потому что из носа опять пошла кровь. Я вижу, что адвокат разочарован, лицо несколько скисает. Сегодня ты останешься без обеда, сам видишь.

Пошел на фиг.

Он убирает руку с кафедры, не отрывая глаз от меня. Он может смотреть сколько влезет, но доказать ничего не может, его время истекло, его обвинят в давлении на несовершеннолетнее лицо, если он продолжит свои наезды, и он прекрасно это понимает. Он отходит к своему месту, садится и говорит слова, которых я так ждала:

– У меня нет больше вопросов, ваша честь.

– В таком случае свидетельница свободна, может покинуть кафедру.

Волна. Рана. Печаль накатывает на меня, когда меня отпускают, я не двигаюсь, смотрю на ширму. Я хочу броситься к тебе и залезть обратно к тебе в утробу. Начать все заново, и в новой жизни ты будешь любить меня нормальной любовью. Светлая, новая жизнь. Судья снова открывает рот, пока Джун жестом показывает мне – уходи.

– Вы свободны, Милли, ступайте, – говорит судья.

Он тоже устал. На нем парик из конского волоса, тяжелый. Жаркий. Он называет мое имя, мое новое имя, вслух.

Это нарушение правил. Она начеку, как собака, которая идет по лисьему следу.

– Ее зовут Энни.

Все головы поворачиваются к тебе. Ты говоришь не как сумасшедшая, не как изверг, чего все ожидают от тебя. Ты говоришь как мать, которой не все равно. Мне приходится собрать всю свою волю, чтобы не броситься к тебе. Зал реагирует на ошибку судьи, шепот переходит в голоса, они становятся громче.

– Тишина в суде! – приказывает судья.

На этот раз требуется больше времени, чем прежде, чтобы зал успокоился, власть и непогрешимость судьи поколеблены. Достаточно оказалось трех слов, произнесенных тобой. Твой голос, как дождевое облако, повис над залом, предвещая град. Бурю.

Джун берет меня за руку, я поднимаю камушек, и она выводит меня из зала. Я больше не слышу ни песни, ни припева, в голове только твой голос, который произносит мое имя. ЭННИ.

Я снова в комнате с кремовыми стенами, ты тоже со мной. Майк и Саския смотрят на мое лицо, на мою блузку.

– Всего лишь кровь из носа, – говорю я. – Пойду в туалет, умоюсь.

– Мне пойти с тобой? – предлагает Саския.

– Нет, спасибо.

– Мы ждем тебя здесь, – добавляет Майк.

Я киваю.

Дверь в туалете закрывается на задвижку, она задвигается вправо. Достаю из кармана Черный Турмалин. Ребра не годятся, блузка же белая. Спускаю брюки. Бедро самое то. Я прижимаю острый край к коже, провожу со всей силой. Процарапываю букву «Э». Как удар хлыста, как приход после наркотика. Боль переносит меня далеко, переносит меня к тебе.

«Э» ЗНАЧИТ ЭННИ.

Да, я навсегда останусь Энни для тебя, но для других я Милли. Два сиамских близнеца внутри меня, ведут войну.

Хорошая я.

Плохая я.

Ты гордишься мной, правда? Я сыграла в игру, я даже победила, мама.

Когда я снова возвращаюсь в комнату ожидания, Джун говорит, что она подаст жалобу в суд в связи с тем, как защита обращалась со мной. Майк обзывает адвокатов подонками, так себя не ведут, говорит он. Все в порядке, отвечаю я, главное, что все позади. У Саскии успокоенный вид. Джун провожает нас до парковки и говорит, что конец не за горами, приговор должны вынести на следующей неделе.

В тот же день вечером я иду в кабинет к Майку, он хочет поговорить перед выходными, узнать, как я себя чувствую после суда. У него Фиби, когда я вхожу, она до сих пор под домашним арестом за нарушение комендантского часа, наказание снова вступило в силу после ее возвращения из хоккейного тура. Она торгуется с Майком, пытается уговорить отпустить ее.

– Сам посуди, сегодня пятница, – говорит она. – Все идут в кино.

– Нет, – отвечает он. – Ты наказана до понедельника.

– Ты ведешь себя глупо, пап.

– Мне кажется, это ты делаешь глупости.

– А ты что, никогда не совершал ошибок?

– Я не намерен обсуждать это, Фиби. Понедельник, и точка. Больше к этой теме возвращаться не желаю. А теперь, дорогая, если не возражаешь, мне нужно кое о чем поговорить с Милли.

– О да, конечно. Очень мило с твоей стороны, папа. Премного благодарна.

Еще один убийственный взгляд в мой адрес, и она выходит.

Он закрывает дверь, говорит – боюсь, я сейчас не пользуюсь успехом у дочери, улыбается, предлагает мне сесть.

– Я не задержу тебя надолго, сегодня был тяжелый день и у тебя усталый вид. Как себя чувствуешь сейчас, когда все закончилось?

– Не знаю, пока не верится, что это правда.

– Это можно понять. Я хотел сказать, что горжусь тобой и возмущаюсь поведением адвокатов, которые так безобразно себя вели. Я чувствую, что в этом есть доля и моей вины, если честно.

– Почему? Вы ни в чем не виноваты.

– Нет, но нам, наверное, следовало бы лучше подготовить тебя. Возможно, нам следовало более открыто обсудить кое-что.

– Что именно?

– Джун однажды позвонила мне в выходные и сказала, что твоя мать сообщила кое-какие подробности о том вечере, когда был убит Дэниел.