Хорошая война

Весь план был построен на том, что подозреваемый в умысле на серьезное преступление против Церкви епископ не окажется настолько бесчестным, чтобы дать заведомо ложную клятву. Но если бы клятва была дана, Патеру и компании осталось бы только повернуться и уйти.

— Ещё слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои. А Я говорю вам: не клянись вовсе.

С одной стороны, клятва не прозвучала, с другой стороны, формального повода для военных действий еще не было.

— Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего, — парировал Патер.

Не желая того, епископ ввязался в дискуссию. Читатель, наверное, и сам догадался, что эта дискуссия могла идти только на латыни. Со стороны епископа только Бурмайер и Альфиери худо-бедно понимали, о чем шла речь. Солдатам латинская премудрость была не положена, и переводить для них никто не собирался. Со стороны Патера паломники и так знали, о чем пойдет речь, а для музыкантов отчаянный Студент на ходу сочинял свой перевод.

Грегуар Бурмайер воевал по всей Германии больше тридцати лет. Он знал в лицо и по имени всех сколько-нибудь примечательных персонажей мира войны и слышал про всех, кто заслуживал упоминания. Байки про Безумного Патера Бурмайер слышал регулярно, но самого его не встречал. Впрочем, не так уж сложно сложить два и два и получить четыре. Скромно одетый провинциальный священник, который знает только один тактический прием — атаку в лоб всеми силами и вдохновляет войско на безнадежное дело проповедями вперемешку с ругательствами. Безумный Патер мог организовать на короткий срок полноценную армию из любого сброда, не принимал во внимание соотношение сил и всегда побеждал, часто ценой жизней большей части своего отряда.

Сначала баварец жестом подозвал Феникса и выдал тому инструкцию:

— Поднимай всех. Людвиг-Иоганн с отрядом пусть выйдет на мост и перекроет отступление из ворот. Остальным блокировать все входы в этот двор, никого из местных не выпускать со двора и не впускать. Арбалетчикам выйти сюда и зарядить арбалеты. Аркебузирам не шуметь. Стражников с алебардами сюда, только тихо.

Выждав некоторое время и убедившись, что сама собой ситуация не разрешится, он хлопнул по плечу погрязшего в богословском споре епископа и сказал:

— Этого оратора надо убить.

— Да? Так и убей. Мне он сто лет не нужен, — огрызнулся епископ.

— Священника? В стенах монастыря? Во время богословского спора? В Италии?

— В праведники подался?

— Не хочу мешать тебе закончить твой спор. Вызови его на поединок и прикончи.

— Кто он такой, чтобы я его вызвал?

Бурмайер криво ухмыльнулся.

— Рыцари меряются доблестью, торговцы богатством, а монахи — праведностью. Ты не рыцарь и не торговец, а этот старикашка похож на праведника куда больше, чем ты.

Епископ нахмурился, а Бурмайер ухмыльнулся и добавил маленький штрих.

— Похоже, это ты не достоин принять его вызов.

Средневековое правосудие по техническим причинам было лишено возможности пользоваться почти всеми достижениями криминалистики. Например, единственной возможностью установить личность преступника было опознание. Не было ни фотографии, ни дактилоскопии. Вскрытие еще не стало самым точным видом диагностики — только к концу шестнадцатого века лучшие умы медицины начали догадываться о том, как работает сердце и легкие. Даже любимое Шерлоком Холмсом девятнадцатого века увеличительное стекло не было в ходу у следователей, не говоря уже о микроскопах. Представьте себе, даже рассчитать чье-то алиби по часам не представлялось возможным в связи с отсутствием часов с минутной стрелкой.

К чему бы это отступление? К тому, что ситуация 'слово одного человека против слова другого человека при отсутствии других аргументов' была в средние века очень и очень распространенной. Что в таком случае прикажете делать судье? Сравнить авторитеты истца и ответчика и отдать предпочтение более благородному? А если стороны равны по положению? Тогда пусть их судит Бог. Заодно пусть сам и наказывает. Ну вы поняли. Поединок.

Рыцари выходили на 'судебный поединок' в привычных доспехах и с боевым оружием. Выбор оружия определялся ответчиком. Копья, мечи (иногда двуручные), булавы, боевые молоты и кинжалы. Пешими или конными, или сначала конными на копьях, потом пешими на мечах. Победа требовала признания вины. Иногда побежденный отказывался признаться или победитель не соглашался оставить его в живых. В любом случае, считалось, что ранено не тело, а душа. Было немилосердно оставлять в живых побежденного и опозоренного рыцаря.

Для простолюдинов стандартов по оружию и правилам не было. Упоминают поединки на мечах, дубинках, копьях и на странных штуковинах, которые как будто сам судья и придумал. Простолюдины, если верить хроникам, боевыми искусствами не владели, но дрались с особой жестокостью, подолгу, и часто добивали друг друга голыми руками.