Хорошее время, чтобы умереть

Я слушала Прасковью Никитичну и лишний раз убеждалась, что при таком характере погибшей действительно странно, что она вообще дожила до семидесяти трех лет.

Когда старушка наговорилась вдоволь, я поблагодарила хозяйку за уделенное мне время и чай и стала прощаться. Пора, как говорится, и честь знать.

Сев в машину, я не поехала, а просто помчалась к себе домой. Мне необходимо было побыть наедине с моими мыслями, обдумать все услышанное и, главное, мелькнувшую у меня во время беседы мыслишку.

Дома, заварив кофе и приготовив сигаретку, я забралась с ногами на диван. Так-так, что же это я сейчас узнала? А много интересного я узнала. Во-первых, – и это самое главное! – я узнала, что Ахолия наша родила ребенка. Ничего себе новость! Значит, сестрица ее солгала мне, сказав, что у той не было ни мужа, ни детей. Черт! Как я не люблю, когда мне лгут! Как это мешает в расследовании!

Ладно, я пью кофе и успокаиваюсь. Думаем дальше. Итак, у Ахолии есть ребенок и, главное, это мальчик. Ну, то есть сейчас-то это уже взрослый мужчина лет пятидесяти. Значит, это именно он мог приходить к ней поклянчить денег. Да что там «мог»! Именно он и приходил, я уверена. А она, так сказать, откупалась… Значит, он беден, а мамочка жила в роскоши. Да, некрасиво. Может, он вырос и узнал, кто его мать, стал ходить к ней… «Мама, почему ты меня бросила? Как твое материнское сердце позволило тебе?!.» Душераздирающие сцены, Ахолия Ивановна в шоке, в раскаянии… «Да, я страшно виновата перед тобой… Прости меня, мой мальчик… вот тебе деньги, только прости…» Черт, но откуда у нее самой эти треклятые деньги?!

Стоп. Что-то там сказала нам сейчас старушка Никитична? «…Однажды Ахолия вымогала деньги у одной соседки… грозилась рассказать ее мужу про измену, и та платила ей деньги за молчание…» Так, так… Значит, Ахолия Ивановна была способна и на откровенный шантаж? Даже другим рассказывала об этом, хвасталась. А что, если она и потом кого-то так же шантажировала? А что, вполне возможно. Если такой опыт у нее уже был, так чего проще! Выведала чью-то тайну и тяни себе деньги! Ведь со слов сестры, да и других людей, Ахолия Ивановна была очень амбициозной, даже чересчур, стремилась к известности, всеобщему признанию, говорила, что о ней еще услышат. А потом по жизни получилось так, что она не смогла выбиться в люди. Не было у нее, судя по всему, блестящих способностей ни в какой области, внешности, по большому счету, тоже не было. Лаборант с копеечной зарплатой! И это при ее-то амбициях!

Да, шантаж, это несомненно. Надо будет сейчас позвонить и рассказать все Мельникову… Так, и еще у меня мелькнула одна интересная мыслишка… Кто-то совсем недавно говорил мне про кого-то, кто вот так же жил когда-то в Трубном районе в коммуналке, а потом… не то стал богатым, не то типа того… О ком же шла речь? Ладно, с этим потом разберемся. Сейчас надо позвонить Андрюше.

Выслушав мою взволнованную сбившуюся речь, Мельников кашлянул в трубку:

– Знаешь, мать, я так толком ничего и не понял. Давай-ка подъезжай ко мне, я сейчас как раз один. Расскажешь все по порядку.

Положив трубку, я начала быстро одеваться.

Практически у самого подъезда я нос к носу столкнулась с Кузякиным. От неожиданности я чуть сумку не выронила.

– О! Танечка! – расплылся продюсер в своей голливудской улыбке и раскрыл мне свои объятия. – Бон матен, мадемуазель.

Я отступила на шаг назад, не давая Кузякину обнять себя.

– Григорий? Ты здесь каким ветром?

– А ты?

– Вообще-то, я здесь живу.

– Да ты что?! – изумился Григорий. – Вот это удача! Вот это встреча! Как я рад тебя видеть, кто бы знал!

А как я не люблю восторженных мужиков, кто бы знал! Кажется, я даже невольно поморщилась от изобилия восклицательных знаков в речи продюсера.

– Танечка, это же счастье, что мы встретились, – мурлыкал между тем Кузякин, наверное, устав от своего собственного щенячьего восторга. – Давай хоть сегодня сходим куда-нибудь.

Я снова невольно поморщилась.

– Вообще-то, мне некогда: у меня дела. Срочные. Так что извини…

Я попыталась обойти господина продюсера и направиться к своей машине, но он преградил мне дорогу своим торсом.

– Танечка! – с укором покачал головой Григорий. – Да что же это в мире делается?! Молодая красивая девушка постоянно занята делами! А жить-то когда? Ты же практически не живешь!

– Так я что, по-твоему, уже преставилась?

Кузякин делано рассмеялся:

– Пока нет, но если будешь все только по делам бегать, а на мужчин внимания не обращать, то, боюсь, может случиться непоправимое.

Он сделал скорбное лицо и снова попытался обнять меня, а мне снова пришлось отступить на шаг назад.

– Э, Гриша! Ручки-то при себе держи.

– А что такое? – Кузякин шагнул ко мне и все-таки приобнял меня за талию, пытаясь обольстить меня своей голливудской улыбкой. – Ладно, Танечка, забудь хоть на час о своих делах, давай сходим куда-нибудь, в кафе, например… а хочешь, – в ресторан! Я угощу тебя такими деликатесами, Танюша! М-м-м…

Лицо продюсера озарилось тихой светлой грустью.