В ее родных местах, в так называемом «библейском», то есть протестантском, «поясе» страны, католицизм — религия не только чуждая, но и враждебная. В цитадели пресвитериан, методистов, фундаменталистов, баптистов, евангелистов, ревивалистов и других сект вера в бога — это постоянное, воображаемое единоборство с «сатаной», предощущение неумолимой и страшной, как адское пламя, вечности. Вот почему в творчестве О’Коннор такое обилие персонажей, которые живут и священнодействуют в духе библейских пророков. Среди них есть и христолюбцы и христоборцы, усомнившиеся, бросающие вызов Христу, требующие, чтобы он засвидетельствовал свою божественность, — таковы герой романа Ф. О’Коннор «Мудрая кровь» Хейзел Моутс и Изгой («Хорошего человека найти не легко»). Все эти «герои» с их страстью пророчествовать, тягой к мессианству гротескны и образ их действий тоже необычен и гротескен. Нельзя не заметить, что именно гротеск ярче всего выявляет приверженность писательницы к определенной «готорновской» и «андерсоновской» традиции. Готорн любил изображать человека, находящегося в невероятной ситуации, совершающего немыслимые, эксцентричные поступки. В основе гротеска у Ф. О’Коннор, как и у Готорна, тоже лежит «странное», но это странное находится в глубокой, иногда потаенной, но тем не менее всегда реальной связи со «странностями», отклонениями от нормы в окружающем мире (что сближает Ф. О’Коннор с такими мастерами гротеска, как Андерсон, Фолкнер и Колдуэлл). Природа гротеска определяется в их творчестве все возрастающей аномалией, ущербностью человеческого характера в буржуазном обществе.
«Евангелический» пыл бесноватых страстотерпцев не просто колоритный материал для писательницы. Ее многоликие, разнообразные гротески и образ их действий — эмоциональный заряд, посылаемый писательницей в толщу равнодушия и апатии читателя. Этот заряд должен вернуть читателю утраченное представление о настоящих ценностях человеческого существования; для Фланнери О’Коннор это — любовь и участие к ближнему (настоящая любовь, а не «легкое сочувствие»), сознание братства с людьми, бескорыстие, смирение. Но чтобы «заряд» дошел по назначению, Ф. О’Коннор прибегает к своеобразной «шоковой терапии». Надо равнодушного заставить ужаснуться. Вот почему так часто способ действия ее персонажей — физическое насилие. Она утверждает, что задача писателя — «заставить общество увидеть уродства, которые оно привыкло считать чем-то вполне естественным. Поэтому писатель вправе прибегнуть к… устрашающим средствам воздействия, чтобы донести до общества свое видение».
Так, насилие порой приобретает у нее характер религиозного ритуала, оно — цена искупления вины. По сути дела, каждый сюжет О’Коннор — аллегория «искупительного» странствия. Это символическое странствие очень часто сочетается с путешествием в буквальном смысле слова.
Едет во Флориду несчастная, обреченная на роковую встречу с убийцей семья: бабушка, отец и мать с тремя детьми. Уезжают в свадебное путешествие мошенник Шифтлет и его слабоумная жена, отправляется на прогулку с лжепродавцом Библий Хулга Хоупвел, пускается в свой последний путь мать Джулиана.
Путь к «искуплению» или «откровению» тернист и опасен. Внезапное ясное понимание истины часто дается вместе со смертью или страшным душевным потрясением. В том и состоит долг писателя, по мнению О’Коннор, чтобы все, что он пишет, было бы таким же откровением для читателя, как яростные слова Мэри Грейс, брошенные в лицо самодовольной миссис Терпин («Откровение»).
По мнению О’Коннор, как бы ни были гротескны ее богоискатели, они все же естественнее, чем общество приспособленных к сосуществованию со злом. Вот почему ее герои не могут созерцать окружающий мир с устоявшимся, самодовольным благодушием «хорошо пригнанных» к обществу людей, всех этих собственников. Именно они, заботящиеся только о материальном преуспеянии, равнодушные чужаки — постоянная мишень ее сатиры, например миссис Фримен («Соль земли»), или миссис Терпин, у которой «всего понемногу» и которая презирает неимущую белую «голытьбу», или миссис Май, никак не желающая примириться с тем, что дети ее батрака Гринлифа такие же люди, как она сама («Весной»).
Ненависть Ф. О’Коннор к прагматизму и буржуазной чванливости заставляет ее предпочитать фанатизм слепой веры и презрение к житейским благам, ибо в них она видит одно из проявлений жизни духа, а в погоне за материальным успехом — смерть души. А то, что ее «мессии» и христоборцы на своем пути совершают преступления, Ф. О’Коннор относит на счет общества. Оно мешает людям любить друг друга, сеет между ними рознь, корыстолюбие и ненависть, и оно в первую очередь ответственно за насилие.
Критика современного общества «гарантированного успеха» у Ф. О’Коннор часто облачена в религиозные одежды, она усложнена аллегорией и символикой, но тем не менее остается критикой. Приверженность католической догме и тяга к реализму мирно уживаются у О’Коннор лишь до известного предела, и часто реалистическое начало вырывается из прокрустова ложа догмы
.