Хорошие девочки плачут молча (СИ)

— Я люблю тебя, Марго. И если бы я хотел детей, то, уверяю, они бы у меня были. Но мне нужна ты, пойми это уже и не терзайся. Не плачь, иначе я всё брошу и отправлю тебя в санаторий.  И сам поеду! Кстати, это хорошая идея. Мы здесь уже четыре года, а всё ещё не были в Карловых Варах. Давай съездим.

— Давай, — с готовностью согласилась я и снова улыбнулась.

Когда он был так близко, так смотрел на меня, я была готова на всё. Поехать хоть на Луну.

— Отлично, я куплю путёвки и через в пятницу вечером уедем.

— В эту? — ахнула я. —  Но как же твоя работа?

— Я всё улажу, — прошептал он, наклонившись к моим губам.

И я забыла о тревогах. Сказка продолжалась, можно было отложить всё остальное на потом.

Шанс побыть вместе с мужем я упустить не могла, потому что если мои подозрения подтвердятся, мы больше не сможем быть вместе.

Я исчезну под любым предлогом. Отец поможет мне в этом.

Но это будет потом. Сейчас я принадлежу Михаилу, а он мне. И никакая сила не вырвет нас из объятий друг друга в ближайшую неделю.

Глава 11

Марго

Карловы Вары встретили нас тёплом и прекрасным южным веерком, который касался щёк, и в этом нежном прикосновении скрывалось обещание благодати.

Счастья. Тихого, семейного.

Я почувствовала себя значительно лучше уже на второй день. Даже если время от времени потягивал живот, старалась не обращать на это внимания.

Времени было слишком мало, ещё настанет пора уныния и тяжёлых решений, но сейчас мне не хотелось об этом думать.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивал Михаил почти каждое утро, и я улыбалась.

Хорошо. Даже слишком. Я была просто счастлива.

— Я выгляжу так плохо? — парирование вопросом на вопрос спасало от прямого ответа. Я целовала его в губы и была беззастенчиво беспечна.

— Нет, ты будто светишься изнутри. Надо тебя побольше кормить, а то однажды, боюсь, тебя подхватит ветром и унесёт прочь.

Мы прекрасно проводили время. На пеших экскурсиях я очень уставала, но не отказывалась от них.

Курортный городок был тихим, даже несмотря на наплыв туристов, здесь можно было остаться  наедине друг с другом, постоять на пешеходном мосту через маленькую речку, пройтись по узким улочкам и задержаться в тени высоких зданий, прижимаясь друг к другу и шепча милые глупости.

Мы остановились в гостинице, Михаил хотел, чтобы я прошла восстановительные процедуры в одном из санаториев, взялся даже уладить дела с липовой санаторно-курортной картой, но я отказалась.

— Здесь целебный воздух и воду можно попить. Не хочу ничего больше! — категорично заявила я, и спустя пару дней он успокоился.

Всё, что было связано, хоть в малейшей степени,  с врачами и больницами, вызывало во мне дикий ужас. Я ещё успею с лихвой хлебнуть всего этого, отец, несмотря на мои просьбы повременить с лечением, был настроен решительно.

Мне еле удалось уговорить его подождать ту неделю, которую я выпросила у судьбы на эту поездку. Я обещала ему, что потом сяду в самолёт и ближайшим рейсом вылечу в Москву.

И больше никогда не вернусь к мужу. Даже если удастся добиться ремиссии.

Я легко дала это обещание, потому что не верила, что удастся. И не хотела верить.

Зачем мне такая жизнь: встречать каждый день со страхом, проходить унизительные и болезненные процедуры, если итог всё равно один?

Ещё когда была жива мама, один из лечащих врачей предупредил меня, чтобы я тщательно обследовалась каждый год. Мол, наследственное заболевание, если есть хоть малейшая склонность к нему, лечатся гораздо хуже, чем одиночные случаи.

Это была моя лебединая песня. Моё последнее лето вместе с ним. С тем, ради кого я с радостью забыла о своих проблемах и позволила себе быть счастливой без оглядки на завтра.

Но завтра наступило быстрее, чем я ожидала.

У меня был расписан каждый день нашего отпуска, я хотела объять необъятное, не упустить ни единого часа, быть настолько близкой с Михаилом, насколько это было возможным.

Мне хотелось, чтобы он запомнил меня здоровой, любящей, страстной. Живой.

Но однажды, на исходе четвёртого дня он куда-то вышел, сказав, что зайдёт в лавку при гостинице за каким-то сюрпризом для меня, а когда через два часа вернулся, по одному его взгляду я поняла, что всё кончено.

Время, отпущенное на беззаботную жизнь, истекло.

— Почему ты мне ничего не сказала? — начал он таким тоном, что я вжала голову в плечи.

Мне хотелось плакать, но глаза были сухими, а руки дрожали всё сильнее, в висках заколотились молоточки, выстукивающие лишь одно слово: «Поздно».

— Почему ты мне ничего не сказала?

Он повторял это снова и снова. Наверное, скакал пару раз, но у меня кружилась голова, а перед глазами мелькало его рассерженное лицо.

Тонкая линия рта, вертикальная морщинка на переносице, которую я так любила разглаживать указательным пальцем, говоря при этом милые глупости. Тогда он улыбался, но сейчас это не подействует.

— О чём?

Я почувствовала, что задыхаюсь и села на постель. Всё закончилось вот так, пошло и некрасиво.

Наверное, отец позвонил ему и обвинил в моей болезни. Он любил искать виноватых, так становилось легче.