Хорошие и плохие мысли

Все собрались уходить. Евгения, томно выплыв с кухни, натягивала кожаное пальто с пушистым воротником, Леонид надевал куртку, Нико – длинное черное пальто. Я тоже потянулась к своей замшевой шубе. Но Коля Ельников преградил мне дорогу и зашипел: «Куда! Что ты меня позоришь, ты остаешься». Мы стояли в проеме двери, он обнимал меня, вроде как мы – парочка, а на самом деле крепко держал за запястье и не давал уйти. «Она – бесенок с кожаными крылышками», – шепнул Нико, указывая головой на меня. «Не правда, – возразил Ельников, – она ангел». «Это тебе так кажется, – усмехнулся Нико, – приглядись, от нее же исходят клубы черного дыма, у-у-ух». «Маша – ангел», – мечтательно возразил Коля. Нико указал на него глазами и сказал мне таинственно: «Вот кто – настоящий ангел». «Да, я очень светлый, – скромно признался Ельников, изо всех сил сжимая мое запястье, не давая вырваться и уйти со всеми. «Все относительно, – сказала я, – ангел для одного становится демоном для другого... пусти, я пойду». «Ни, ни, ни, – бормотал он, рисуясь перед гостями, – а кто же поможет мне убраться, помыть посуду». «Я что, твоя новая домработница, – зло спросила я. И он снова зашипел: «Ради Бога, не позорь меня, останься, я сказал, что мы живем вместе. Они уйдут, попьем чаю, и пойдешь. Я тебя провожу».

Все ушли. Коля заваривал чай, я сидела за кухонным столом и выслушивала ворчание по поводу того, что я чуть было не испортила вечер: «Понимаешь, я должен этой Евгении пятьсот долларов, а отдавать чем? Надо было ей внушить, что отдам чуть позже, я ж еще летом брал. Я ей нагородил сто бочек про новые проекты, она согласилась подождать».

А я не соглашалась остаться. Еще можно было успеть на метро. Он усадил меня к себе на колени, сжал железной хваткой робота и не выпускал очень долго, пока последний поезд метро не ушел в наступающее завтра. Откуда ни возьмись, выползла одичавшая кошка и застыла посреди кухни, наблюдая за нами.

Он, очень довольный, сидел на диване, рассматривал подарки, а я уселась на подоконнике и наблюдала зимнюю темную улицу, по которой в свете фонарей брел символ одиночества конца 90-х – одинокий рокер с длинными вьющимися волосами, съежившийся в своей косухе. Запоздалый путник в морозной ночи. Обиженный безразличием раздвинул занавески, снял меня с подоконника и на руках, шатаясь от нехватки сил, донес до дивана. Тут я взбунтовалась уже не на шутку и улеглась на небольшой железной кровати, у двери. А он невесело разделся и свернулся в калачик на том самом диване, где сегодня мы восседали на всеобщем обозрении втроем.

На его жесткой кровати снились странные сны. Сначала приснился лекционный зал, и я сидела на скамье подсудимых, а лектор читал отрывки из моей повести. Вдруг оказалось, что он вовсе не судья, дело происходит в конференц-зале больницы, и он пытается уверить слушающих, что нормальному человеку не надо ничего писать. Он цитирует Фрейда и Эриксона, а я кричу, что человек и есть человек, когда способен любить, рассказывать о себе и жить свободно от надуманных рамок и систем координат. А он меня не слушает и заявляет: «Инфантилизм – болезнь ХХ века, которую нам предстоит искоренить в грядущем. Нормальный индивид должен знать свою соту, действовать в рамках, установленных системой образования, религии, уголовного кодекса, морали, нравственности, семьи, нации. «Всему свое время, – пишет Екклесиаст, – Время быть ребенком. Время быть взрослым. Время жить рассудком, взвешивать свои поступки, отвечать за них, думать и определять всему место на шкале ценностей».

Я проснулась. На подоконнике за шторой темный силуэт кошки. Зову:

– Кс-кс.

Она подошла, в темноте я гладила ее, пушистую и нежную. Мне показалось, что во всем мире и есть-то только одно единственное, теплое существо, которое может меня радовать после такого сна – эта безымянная рыжая кошка. Я лежала на спине. Смотрела на потолок с лепниной и трещинами. На стене над кроватью я заметила ключ. Простой, ржавый, как от навесных замков или от детских заводных игрушек. Он висел на кожаной ниточке, на гвозде. Я вспомнила сон под рождество из прошлого. Конечно, это совпадение. Но кто знает, может быть, все не так просто, как нам кажется, а на самом деле все сложнее и запутаннее. Ключ из сна висит на стене, как искушение, я в темном туннеле, но можно выбежать из него в любую минуту. И вот ключ. Жить в реальном мире скучно, жить в мире, где возможно и допустимо чудо – намного интереснее. Значит, надо допустить возможность чуда, и мир, в котором ты живешь, изменится.

Утро. Светает. Кошка томно и неслышно бродит по квартире, как призрак. Мне одиноко и тоскливо лежать в этой чужой квартире и думать. Я встаю, подхожу к дивану, на котором, свернувшись калачиком под черным пододеяльником, спит Ельников. Такой безобидный и жалкий. Я стою у дивана, толкаю его коленкой в спину и спрашиваю шепотом: «Ты спишь?». Он шепчет, что давно уже не спит, увлекает меня к себе. И мы все утро греем друг друга, такие худющие: один суповой набор из костей пытается накормить другой.