Хорошие плохие книги

Недавно я провел день в доме, где когда-то жил, и с приятным удивлением – вернее, с чувством, что неосознанно сделал нечто хорошее, – увидел, как разрослись мои посадки почти десятилетней давности. Полагаю, есть смысл уточнить, сколько они стоили, просто чтобы показать, что можно сделать, истратив всего несколько шиллингов, если вы вкладываете их в нечто растущее.

Сейчас там, возле дома, живут две вьющиеся розы из «Вулворта» и три полиантовые розы – по шесть пенсов за каждую. Еще три кустовые розы, купленные в питомнике по дешевке оптом с шестью фруктовыми деревьями и двумя кустами крыжовника, – все вместе стоило десять шиллингов. Одно фруктовое дерево и один розовый куст погибли, но остальное разрослось на славу. В общей сложности пять фруктовых деревьев, семь розовых кустов и два куста крыжовника достались мне за двенадцать с половиной шиллингов. Посадка всех этих растений не потребовала больших усилий, и кроме небольших денег, которых они мне стоили, впоследствии я больше ничего на них не потратил. Я никогда особо за ними не ухаживал, если не считать того, что иногда подбирал обломки, если какая-нибудь лошадь с соседней фермы вырывалась из загона.

За девять лет эти семь розовых кустов, сменяя друг друга, цвели в общей сложности сотни полторы месяцев. Фруктовые деревья, которые были всего лишь хилыми прутиками, когда я их посадил, теперь пышно разрослись. На прошлой неделе одно из них, сливовое, все покрылось цветами, и яблони, похоже, прекрасно себя чувствуют. Та, что поначалу казалась самой слабенькой из них, оранжевый пепин Кокса, – ее бы и не включили в ту оптовую партию, если бы она была сильным саженцем, – превратилась в крепкое здоровое дерево со множеством молодых побегов. Я утверждаю, что посадка этого дерева являлась общественно-полезным деянием, потому что плодоносить этот сорт начинает не скоро, а я не надеюсь прожить долго. Я сам никогда не съем яблока с этого дерева, но другие наверняка будут собирать их во множестве. «По плодам их узнаете их»[158], и оранжевый пепин Кокса – хороший плод, чтобы по нему узнали о тебе.

Конечно, я не сажал его с осознанным намерением оказать кому-то услугу. Просто увидел дешевый набор растений и воткнул их в землю без особой предварительной обработки.

О чем я сожалею и что постараюсь когда-нибудь исправить, так это то, что за всю свою жизнь не посадил ни одного каштана. Теперь никто их не сажает; если вы видите каштан – это наверняка старое дерево. Если вы сажаете каштан, то определенно делаете это для своих внуков, а кому есть дело до внуков? Никто не сажает также айву, шелковицу и мушмулу. Между тем именно эти деревья следует сажать, если у вас есть свой клочок земли. С другой стороны, на каждом кусочке пустующей земли, через который вам случается проходить, вы можете сделать что-нибудь, чтобы исправить зло, происходившее на протяжении всех военных лет, – чудовищное истребление деревьев, особенно дубов, ясеней, вязов и берез.

Даже яблоня живет около ста лет, так что «Кокс», посаженный мной в 1936 году, все еще будет плодоносить и в середине двадцать первого века. Дуб или береза могут жить столетиями и доставлять радость тысячам и десяткам тысяч людей, прежде чем будут распилены на дрова. Я не предполагаю, что можно исчерпать свои обязательства перед обществом посредством возрождения лесов. И все же это была бы неплохая идея: каждый раз, когда вы совершаете антиобщественный поступок, отметьте его в своем дневнике, а потом, в соответствующий сезон, бросьте зерно в землю.

И даже если только одно из двадцати прорастет и созреет, у вас будет шанс, причинив, возможно, немало зла за свою жизнь, в конце концов, как викарий из Брэя, оставить о себе в обществе благодарную память.

«Трибюн», 26 апреля 1946 г.

Почему я пишу

С очень раннего возраста, лет с пяти-шести, я знал, что стану писателем, когда вырасту. В промежутке между семнадцатью и двадцатью четырьмя я пытался оставить эту идею, отдавая себе, однако, отчет в том, что тем самым я бросаю вызов своей природе и что раньше или позже мне придется угомониться и писать книги.