Хорошие. Плохие. Нормальные

— Предупреждать о спонтанном сексе за пять дней в письменном виде. Понял. А если не предупредить, что тогда?

— Тогда у асексуала будет психологическая травма. Некоторые асексуалы могут даже впасть в ступор.

— Да?.. Интересно. …Тогда я тоже должен кое в чем признаться. Ты асексуал, а у меня целибат. В отличие от тебя, я чувствую сексуальное влечение… к тебе и ко всем… но у меня целибат, воздержание от секса по религиозным или иным соображениям. Я воздерживаюсь от секса с тобой по религиозным или иным соображениям.

Все эти шуточки означают, что ни ему, ни мне не нужен секс, и мы свободны. Свободны от необходимости заниматься сексом.

Мы немного поспорили, кому идти за продуктами, и я сбегала в магазин во дворе напротив, принесла хлеб, молоко, яйца. Маратик крутился у плиты в моем розовом халате.

— Ты хочешь яичницу или омлет? …Оргазм — это хорошо, но почему я должен считать эти несколько минут главными в своей жизни? С точки зрения общества, если у меня нет секса, я неполноценный. Общество вынуждает меня иметь секс, чтобы я не чувствовал себя неудачником. А я ничего не делаю из-под палки, это мой принцип, — рассуждал Маратик, взбивая вилкой яйца. — И еще я против любви. Любовь вовсе не самое прекрасное, а самое страшное, что есть в мире, любовь делает другого человека объектом: ты мой любимый человек, хочу тебя трахнуть. Любить — это значит делать зло другому, отнять у него свободу. Разве мы хорошие люди, когда любим? Мы хотим заполучить любимого человека, владеть им единолично, чтобы он был только наш, хотим съесть его, сожрать. Да еще стремимся сделать объект любви лучше, более съедобным, вкусным для себя… Ну как омлет, ничего?.. Единственная прекрасная связь между людьми — это дружба: я выбрал тебя, ты выбрала меня…

И тут раздался стук, против обыкновения не в окно, а в дверь.

За дверью стояла женщина с карликовым пуделем, у женщины на голове бантик, и у пуделя на голове бантик.

— Я ваша соседка. Скажите, пожалуйста, у вас Манн есть? Очень нужно.

— Томас Манн есть, в десяти томах, коричневый, — сказала я, вытирая слезы. — Почему вы спрашиваете?

— У меня есть друг. Это вы понимаете? — агрессивно сказала женщина, и пудель тявкнул.

Я кивнула.

— Долго никого не было, три месяца, и вот появился… понимаете?

Я кивнула. Три месяца для нее долго?

— А сейчас самоизоляция, и он пришел ко мне. Что мы с ним будем делать? Нужно же о чем-то разговаривать, а не только… понимаете?

Я кивнула. Сегодня особенный день: сегодня все говорят, что секс не главное.

— Он увлекается Манном, мне нужно, чтобы нам было о чем говорить, понимаете? «Буквоед» закрыт, сегодня всё закрыли, магазины, рестораны, всё. Улица пустая, всё вымерло. Где мне взять Манна? А у вас, соседи сказали, — книги.

Наконец-то я поняла. Конечно, я могу отдать ей Томаса Манна.

— Вы прочитайте «Будденброки», это классический роман о семье, вам будет интересно. А вот «Иосиф и его братья» — довольно сложное произведение… Погодите, а может быть, ваш друг читает Генриха Манна? «Молодые годы короля Генриха IV» или «Зрелые годы…»? Генрих Манн тоже есть, светло-серый, в восьми томах. Очень интересно, про королей, не оторветесь…

— Я подсмотрю, какой Манн, и зайду. Вы молодец, ничего не работает, а вы открыты…

Что она имела в виду? Что все боятся вируса и не открывают двери, а я открыла, или что я открыта к людям и готова отдать ей любого Манна, которого она пожелает?

Я услышала звук разбивающейся тарелки.

— Кто приходил? — по-хозяйски спросил Маратик, собирая осколки.

Уронил гренки на пол! Наврал, что он официант? Хотя я своими глазами видела его в «Фартуке» в переднике и с подносом.

— За каким-нибудь Манном… Томасом или Генрихом.

Мы посмотрели новости: в городе объявлен режим самоизоляции. Все закрыто. «Фартук» закрыт, Маратику не нужно на работу.

Маратик улыбнулся:

— Отличный режим: никто не работает, все едят. Мне нравится.

Неужели он не чувствует, как это страшно: улица Рубинштейна пустая, как будто война, комендантский час… В пьесе «Мой бедный Марат»: блокада, темень, бомбежки, страх, девочка Лика одна в полуразрушенной квартире на Фонтанке.

— Как в пьесе «Мой бедный Марат»: блокада, темень, бомбежки, страх, девочка Лика одна в полуразрушенной квартире на Фонтанке, к ней приходит Марат, и дальше они уже вместе… Это совсем рядом было, может, в соседнем доме, — сказал Маратик.

Если бы в окно постучали, я бы выглянула, а там — обезьяны или пришельцы, я бы меньше удивилась. Маратик дословно повторил то, что я произнесла про себя. Он что, читает мои мысли?

— Ты здесь одна? Страшно, когда стреляют? Дом разрушенный… — процитировал Маратик и пояснил: — Я два раза видел спектакль «Мой бедный Марат», один раз в ТЮЗе, другой в Комиссаржевке. …Возьмешь к себе бедного Маратика? Можно я самоизолируюсь у тебя? Если тебя смущает, что ты ничего обо мне не знаешь, то ведь и я ничего о тебе не знаю.